Архив Долки

— Для меня как для богослова имеет. В Библии, и в Ветхом, и в Новом Завете, всюду сказано «великая рыба»^{57}. Кит как таковой никогда не упоминается, да и вообще кит — не рыба. Ученые утверждают — на основании обширных записей, — что кит когда-то был сухопутным животным и его органы теперь приспособлены к морской жизни. Это млекопитающее, вскармливает своих детенышей молоком, теплокровное и обязано всплывать к поверхности за воздухом, как и человек. Очень маловероятно, что во времена Ионы в морях водились киты.

— Вы поражаете меня, мистер Де Селби. Верование, что это был кит, вполне повсеместно.

— Может, и так, но это созданье оказалось предметом всяческой казуистики, без сомнения, подогреваемой иезуитами. Плоть его совершенно съедобна, как и дельфинья. Католикам, как мы знаем, есть мясо по пятницам запрещено. Но в те поры они свободно ели китятину — на том лицемерном основании, что это рыба. Это не рыба даже по способу передвижения — посредством хвоста. Громадный хвост кита — горизонтальный, тогда как у любой рыбы, какую ни возьми, — вертикальный.

— Так-так. Вы, судя по всему, хорошо разбираетесь и в том, что я бы назвал естественной ихтиофилософией.

— Пóлно вам. Вот еще довод: акула — рыбоядное, тогда как кит питается почти исключительно планктоном, кой можно описать как малюсенькие морские овощи.

Этот разговор и в самом деле потряс Мика — возможно, потому, что его собственное знание Библии было столь же малюсеньким, как планктон. Очевидно, вообще мало что находилось за пределами чтения и раздумий Де Селби.

— Скажите мне, — вымолвил Мик, — а сам Иона имел какое-то представление о том, кто в самом деле его… принимает в гостях?

Тут Де Селби сделал долгий медленный глоток своего несравненного hausgemacht[20] и помолчал, прежде чем ответить.

— Сказать вам по правде, Майкл, я счел Иону эдаким муде.

— Что? — Не только само слово, но и подозрительный пыл, с каким оно было произнесено, подействовали на Мика словно пощечина — и на ревностную невинность, какой он в себе и не знал.

— Господь был того же мнения.

— Но Иона же был пророк, разве нет?

— Он был пророк, который опозорился. Он ослушался Божьего приказа, потому что, мурья[21], сам был с усами. Вот его и выкинули в море.

— Как же он ослушался?

— Ему велено было Господом отправиться проповедовать в великий грешный город Ниневию. Но он решил, что он умнее Господа, знал, что люди там раскаются и преобразятся и что идти туда — зряшная трата времени, и потому поплыл куда-то еще. Начался страшный шторм — наказание Господне Ионе — и команда, зная, что все их жизни в опасности из-за него, швырнули его в море. Буря немедля унялась, но тут-то появился по Ионину душу господин Акула.

— Вот про это я и спрашивал. Оставил ли Иона какие-нибудь показания, чтобы подтвердить вашу догадку об акуле?

— Библия лишь говорит, что он провел три дня и три ночи в животе у этой твари. Непонятно, как можно было впотьмах отличать день от ночи.

— Может, голод ему подсказывал?

— Если «живот» означает «желудок», между желудком акулы и желудком кита есть большая разница. У кита желудок как дом или квартира — с несколькими отделениями. Там можно себе позволить и гостиную, и спальню, и кухню, и, вероятно, библиотеку.

— Но вы же говорили с Ионой. Он что-нибудь сказал о том, как он сидел внутри чудища, которое его заглотило?

— Нисколько. Он нес чушь, как дешевый политик или иезуит-первогодок.

— Экое разочарование.

— Ну, акулу в конце концов вытошнило им на сушу. Не стоит ждать от жертв чудес объяснения этим чудесам. Кроме того, некоторые из тех стародавних пророков свистели в чужую дудку — в уничижительном американском смысле этого оборота.

Они выпили молча, размышляя над этим странным явлением, над темным таинством, запечатленном в нем, не развеянном даже прямым общением между Де Селби и самим Ионой: странно, как ни поверни. Но кто же был вторым собеседником Де Селби, гадал Мик, пока в него лилась вторая щедрая порция напитка. Святая Тереза Авильская?^{58}

— Кто же был субъектом вашей второй беседы, господин Де Селби?

— Ах да. Франциск Ассизский^{59}, конечно, основатель Ордена францисканцев. Странный человек. Как и у Игнатия Лойолы, его ранние годы были беспутны и предосудительны, и, как и Лойола опять-таки, истину он узрел в ходе опасной болезни. Однако Франциск был подлинным святым — и поэтом к тому же.

— Забавно, — отозвался Мик, — я недавно познакомился тут с одним поэтом — в «Рапсе», кто бы мог подумать. Малый по имени Немо Крабб. Поневоле учится медицине в Тринити, но отказывается жить в Колледже, потому что студентам приходится самим опорожнять свои урыльники.

Де Селби от удивления слегка сморгнул.

— Ох ты, — проговорил он дружелюбно, — у них там нет слуг, мальчишек-уборщиков?

— Судя по всему, нет. Значимой ли оказалась ваша беседа со святым Франциском?

Де Селби помолчал, вспоминая.