Читаем Архив Долки полностью

— Писательство — не совсем то слово. Составительство, вероятно, более подходящее — или сращение. Задачу, которую я себе поставил, пожалуй, уместно было б определить как перевод с языка необработанных духовных понятий. Подчеркиваю слово перевод — в отличие от проявления. Это вопрос о том, как донести нечто в понятиях чего-то иного, что… кхм… довольно несочетаемо.

— Ну, я не сомневаюсь, это трудно. И все же вы всегда без запинки доносили и тонкое, и абстрактное.

— Ей-ей, это очень лестно. Но издал я мало.

Мик решил сменить направление разговора.

— Вы — второй великий первооткрыватель, какого мне выпала удача узнать.

— Так-так. И кто же ближний мой, когда в доме своем он?{101}

— Зовут его Де Селби. Он не литератор, насколько мне известно, и определить его сферу — или сферы — интересов не так-то просто. Он математик-физик, химик, знаток динамики и достиг некоторых ошеломительных выводов в размышлениях о времени-пространстве. Более того, он, похоже, успешно вмешивается в ход или течение времени. Простите, если кажусь сумбурным, однако он, кажется, способен обращать время вспять. А еще он богослов.

Джойс вниманием своим явил заинтересованность.

— Этот Де Селби, — вымолвил он, — где живет?

— Близ Долки, если вам известно, где это.

— Ах Долки? Да. Интересное местечко. Я хорошо его знаю.

— Живет он один, в очень тихом доме среди деревьев, на Вико-роуд. При всех своих увлечениях человек он любезный и гостеприимный. Вовсе не безумный ученый, скажем так.

Любопытство в Джойсе разгорелось, он задумался.

— Интересно, да. Он и преподает тоже или же он — персона университетская?

— Вряд ли, не думаю. Не думаю, что он вообще ходит на службу — в привычном смысле слова. Он никогда не заговаривает о деньгах, но, вероятно, оттого, что их у него уйма.

Джойс опустил взор, размышляя.

— Состоятельный, одаренный, волен потакать своим причудам? Молодец какой.

Мику эта сочувственная мысль понравилась.

— Я всегда думал о вас, — сказал он пылко, — как о персоне, причастной к такого рода компании. В вашей работе, как мне видится, нет никакой спешки — неуместных взрывов, искусственных напряжений и всякого подобного. Вы — не искусствен. Понимаете меня?

— О нет, положение мое вовсе не таково. Ученые устремленья, конечно, хороши. Наша семья увлекалась политикой, господи им помоги, и музыкой, немного.

— Да, но все это — предметы ума. Ученые исследования Де Селби не отменяют интересов к более абстрактным материям. Более того, я уверен, что он бы счастлив был познакомиться с вашей персоной…

Джойс негромко хмыкнул.

— Познакомиться с моей персоной? Батюшки светы! Он, возможно, за это предложение вас не поблагодарит.

— Несерьезно…

— Видите ли, моя работа — очень личная, в смысле, большая часть материалов — у меня в голове. Боюсь, ими не удастся поделиться, и помочь мне никто не сможет. Но, конечно, знакомиться с качественной личностью — всегда удовольствие.

— Понимаю. Есть ли у вашей новой книги название?

— Нет. Я несколько растерян в отношении языка. Я крепко схватываю собственные мысли, доводы… но для меня трудность в ясной передаче мыслей на английском. Видите ли, между, с одной стороны, английским, а с другой — ивритом и греческим как вместилищами эпистемологии имеется значительная разница.

— Понимаю, разумеется, что вы увлекаетесь языком как таковым…

— Мысли мои новы, как вы понимаете, и я опасаюсь…

— В чем же неувязка?

— Они зачастую непостижимы.

— Батюшки. Но мы говорим абстракциями. Я бы обратился к чему-нибудь осязаемому, настоящему и потолковал о «Финнегана подымем».

Джойс слегка опешил.

— Боже правый. Вы ее знаете? Известная была песня в мои юные годы{102}.

— Нет, я о книге.

— Я не знал, что песню напечатали. Когда-то я и сам очень любил петь. Ирландские мотивы, баллады и старые добрые «приидите, верные»{103}. Во дни сердца юного{104}, так сказать.

— Но вы же наверняка слышали о книге с таким названием — «Финнегана подымем»?

— Не забывайте, пожалуйста, что меня в этой стране долгое время не было. Если кто-то сделал из старых мелодий оперу, я счастлив. Какая умница. Том Мур меня всегда привлекал. «Как часто в тиши» — прекрасная песня{105}.

— Сентиментальная, да.

— Увы, так обыкновенно и говорится. То, что трогает, отметается как сентиментальное. Подлинные старинные традиционные песни — очень я их люблю.

Заговаривается ли он? Часы Мика подсказывали, что близится время закрытия. Он решил, если потребуется, остаться в Скерриз на ночь.

— Скажите же мне вот что, сударь, — произнес он, — не будете ли вы возражать, если я поведаю Де Селби о нашем разговоре, не сообщая, где вы находитесь, и предложу вам навестить Долки и познакомиться с ним или же встретиться с ним здесь — или там, где, по вашему мнению, удобнее?

Джойс помедлил, задумавшись, нервно потирая стойку пальцем. Вероятно, все слишком поспешно. Он слегка нахмурился.

— Я бы хотел познакомиться с этим человеком, если вы мне дадите слово, что он не болтлив, — ответил Джойс медленно, — однако я предпочел бы, чтобы он сюда не приезжал.

— Понимаю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Скрытое золото XX века

Горшок золота
Горшок золота

Джеймз Стивенз (1880–1950) – ирландский прозаик, поэт и радиоведущий Би-би-си, классик ирландской литературы ХХ века, знаток и популяризатор средневековой ирландской языковой традиции. Этот деятельный участник Ирландского возрождения подарил нам пять романов, три авторских сборника сказаний, россыпь малой прозы и невероятно разнообразной поэзии. Стивенз – яркая запоминающаяся звезда в созвездии ирландского модернизма и иронической традиции с сильным ирландским колоритом. В 2018 году в проекте «Скрытое золото ХХ века» вышел его сборник «Ирландские чудные сказания» (1920), он сразу полюбился читателям – и тем, кто хорошо ориентируется в ирландской литературной вселенной, и тем, кто благодаря этому сборнику только начал с ней знакомиться. В 2019-м мы решили подарить нашей аудитории самую знаменитую работу Стивенза – роман, ставший визитной карточкой писателя и навсегда создавший ему репутацию в мире западной словесности.

Джеймз Стивенз , Джеймс Стивенс

Зарубежная классическая проза / Прочее / Зарубежная классика
Шенна
Шенна

Пядар О'Лери (1839–1920) – католический священник, переводчик, патриарх ирландского литературного модернизма и вообще один из родоначальников современной прозы на ирландском языке. Сказочный роман «Шенна» – история об ирландском Фаусте из простого народа – стал первым произведением большой формы на живом разговорном ирландском языке, это настоящий литературный памятник. Перед вами 120-с-лишним-летний казуистический роман идей о кармическом воздаянии в авраамическом мире с его манихейской дихотомией и строгой биполярностью. Но читается он далеко не как роман нравоучительный, а скорее как нравоописательный. «Шенна» – в первую очередь комедия манер, а уже потом литературная сказка с неожиданными монтажными склейками повествования, вложенными сюжетами и прочими подарками протомодернизма.

Пядар О'Лери

Зарубежная классическая проза
Мертвый отец
Мертвый отец

Доналд Бартелми (1931-1989) — американский писатель, один из столпов литературного постмодернизма XX века, мастер малой прозы. Автор 4 романов, около 20 сборников рассказов, очерков, пародий. Лауреат десятка престижных литературных премий, его романы — целые этапы американской литературы. «Мертвый отец» (1975) — как раз такой легендарный роман, о странствии смутно определяемой сущности, символа отцовства, которую на тросах волокут за собой через страну венедов некие его дети, к некой цели, которая становится ясна лишь в самом конце. Ткань повествования — сплошные анекдоты, истории, диалоги и аллегории, юмор и словесная игра. Это один из влиятельнейших романов американского абсурда, могучая метафора отношений между родителями и детьми, богами и людьми: здесь что угодно значит много чего. Книга осчастливит и любителей городить символические огороды, и поклонников затейливого ядовитого юмора, и фанатов Беккета, Ионеско и пр.

Дональд Бартельми

Классическая проза

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза / Детективы
Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза