Архив потерянных детей

Па и ма сказали, что им нужно вздремнуть, и ушли в дом, а мы с тобой тем временем собирали вокруг дома камни и голыши и брались за них очень осторожно, вдруг под каким-нибудь сидит скорпион, и нам даже хотелось, чтобы там сидел скорпион, и в то же время не хотелось обнаружить никакого скорпиона. Все камни и все голыши мы складывали в ведро, которое нашли сбоку от дома возле мусорных баков, а потом разложили их по столу. Когда мы выложили на столе все камни и голыши, ты на них посмотрела и сказала, что они совсем как черепахи в Саргассовом море, о которых я тебе рассказывал. Я спросил почему, потому как не догонял, о чем ты, а ты сказала, потому что, потому что посмотри, как все эти черепахи тут плавают, и ты была права, голыши, если смотреть сверху, очень походили на черепашьи панцири.

Потом нам эта игра надоела, к тому же мы с тобой проголодались, и мы пошли на кухню и там нашли помидоры и соль, и я научил тебя, как правильно откусывать от помидора и каждый раз перед тем солить, и тебе очень даже понравилось, хотя ты всегда терпеть не могла эти помидоры.

АРХИВ

Немного позже ты по ошибке убила вместо мухи стрекозу и разревелась прямо в три ручья слез. Я старался убедить тебя, что ничего ты ее не убила, а она сама умерла ровно в тот момент, когда ты ее поймала в пустую банку, и, наверное, так оно и было, потому что стрекоза просто застыла в банке и все равно оставалась очень прекрасной, даже притом что была совершенно мертвая, и ее крылышки были расправлены, и казалось, что она летит не двигаясь. И было непохоже, чтобы она поранилась. Все части ее тела сохранились, ни одна не оторвалась или что-нибудь в этом роде. Но ты все равно продолжала реветь, как рева-корова. И чтобы унять тебя, потому что па с ма все еще спали в доме, а я знал, что если они услышат тебя и проснутся, то во всем обвинят меня, и я сказал тебе, слушай, ты давай потише, и сказал, знаешь что, давай мы ее похороним, и тогда я покажу тебе настоящий апачский ритуал, и тогда ее душа сможет оставить тело и улететь на небо, хотя я знаю, что это полная чушь, но все равно у меня внутри было чувство, что это хорошая мысль и даже верная, пускай я ее только что придумал. И мы с тобой взяли с кухни ложки и стакан воды, чтобы смачивать землю, если понадобится, и пошли в тенистое место перед домом у огромного красного валуна и опустились на коленки.

Земля оказалась тверже, чем я думал, и еще все эти длинные корни вились в песке, и даже когда мы лили воду, земля мягче не делалась, и мы били по ней и вкапывались так сильно, что ложки чуть не пополам погнулись, и ты давай во все горло смеяться и говорить, они похожи на знаки вопроса, которые ты училась писать в школе, пока мы еще ходили с тобой в школу. Но в конце концов мы отрыли большую ямку и достаточно глубокую, чтобы похоронить стрекозу, эти погнутые ложки и даже цент, ты его бросила в ямку на счастье, потому что ты такая же суеверная, как ма. И тут мне пришлось на ходу выдумывать ритуал, потому что, пока мы копали, я его еще не придумал.

Я сказал тебе, иди собери округлых камушков, а я схожу в дом и стяну у па из куртки сигарету и спички. Так мы и сделали и потом снова встретились у маленькой могилки, и ты стала выкладывать вокруг нее камушки. У тебя получалось хорошо, но я все равно просил тебя еще постараться, чтобы было еще покрасивее, и, когда ты закончила, мы уселись перед могилкой с ногами крест-накрест, и я зажег сигарету и выдул на могилку немного дыма и даже умудрился не закашляться, а затем затушил сигарету сапогом, растер ее по земле, как делали па и ма. Чтобы завершить ритуал, я бросил на могилку пригоршню земли и попробовал спеть старинную песню, которую однажды проигрывал па, по-моему, она была апачская, в ней пелось «лу-о-лей але лойя, хэй-о лу-о-лей але», а ты нет чтобы себя вести серьезно, ритуал все-таки, только хихикала. И тогда мы решили спеть что-нибудь, что оба знаем, «Разбойника» например, и мы с тобой пропели «с клинком и пистолетом на боку, плыл на шхуне вокруг рога Мексики, был убит, но все еще живой, и всегда я буду здесь, и буду здесь, и буду здесь»[92]. Но половину слов мы не помнили и вместо них просто мычали «хм-м-м-м» и тогда решили спеть единственную песню на смерть, которую знаем наизусть, на испанском. Мама научила нас, когда мы были еще маленькие, и она называлась La cama de piedra[93]. Ты наконец-то посерьезнела, и мы встали, как солдаты, и запели: De piedra ha de ser la cama, de piedra la cabecera, la mujer que a mí me quiera, me ha de querer de a de veras, ay ay, ¿Corazón por qué no amas?[94] Мы пели все громче и громче, пока не дошли до последнего куплета, который спели так громко и так красиво, что мне даже почудилось, будто горы встали и стоя нас слушают: Por caja quiero un sarape, por cruz mis dobles cananas, y escriban sobre mi tumba, mi último adiós con mil balas, ay ay, ¿Corazón por qué no amas?[95] Когда мы допели, ты сказала: может, нам надо бы поубивать побольше насекомых и похоронить их, и тогда у нас получится целое кладбище.

ОБРАЗЦЫ ЗВУКОВ