Архив потерянных детей

А эхо, которое отражалось от скал тем утром, когда мы зашли далеко в горы, было самое настоящее эхо, совсем непохожее на эха, которые мы слышали в том старом туннеле в городе. Тем утром па с ма разбудили нас ни свет ни заря и дали нам кукурузную кашу, я ее ненавижу, и печеные яблоки, их я люблю, а потом мы все взяли длинные туристические палки из корзины за домом и пошли по тропинке к ручью, потом медленно перевалили через гору, потом еще одну и, когда спускались со второй горы, увидели длинные плоские камни и немного на них полежали, потом посидели, а солнце поднималось все выше и сильнее палило нам на шляпы. Я достал из рюкзака фотоаппарат и попросил па встать, и он встал, и я сфоткал его, как он стоял в шляпе и курил, как он всегда курит, когда встревожен, лоб собрался складками, глаза смотрят куда-то вбок и как будто видят что-то уродливое, и как же мне хотелось знать, но я так и не узнал, о чем он думает или о чем всегда так тревожится. Потом я подарил ему этот снимок на память, так что не сохранил его для тебя, чтобы ты потом могла его рассматривать, за что я прошу у тебя прощения.

Потом мы снова уселись на камнях и поели сэндвичи с огурцами на намазанном маслом хлебе, ма их приготовила еще дома и теперь достала из своего маленького мешка, и она сказала, что разрешает нам снять наши тяжелые сапоги и посидеть босиком, пока мы едим. На какой-то момент я чувствовал счастье, что мы снова вот так, все вместе. А потом, пока мы ели, я заметил, что па и ма не разговаривают друг с другом, ничего друг другу не говорят, опять совсем не разговаривают, до того даже, что не просят, передай мне воды или дай мне еще один сэндвич. Когда наш Папа Кочис бывал не в духе, мы с тобой всегда ему говорили, закури сигарету, и он обычно так и делал. Потом от него плохо пахло, но мне нравился звук, когда он выпускал дым и как при этом жмурился. Ма говорила, он так хмурит брови, будто пытается выдавить мысли из глаз, и что так часто это делает, что в один прекрасный день мыслей у него вообще ни одной не останется.

А теперь они даже не смотрели друг на друга, вообще ничего такого за все время, пока мы ели, и я стал соображать, как это исправить, и решил, что надо пошутить или громко заговорить, потому что я хоть и люблю какие-то виды молчания, но такое, как у них, молчание ненавижу. Но я, как ни старался, не смог придумать никакой шутки, или смешных слов, или вообще чего-нибудь, что можно сказать громко, хотя бы просто так. Тогда я снял с себя шляпу и надел себе на коленку. И ломал голову, что бы такого сказать, как сказать и когда. Потом, пока я глядел на свою шляпу у себя на коленке, мне в голову пришло кое-что стоящее. Я посмотрел вокруг, убедился, что никто на меня не смотрит, схватил шляпу и ка-а-к подкину ее высоко, и она летела в воздухе, сначала вверх, потом вниз, она падала, потом катилась со склона, подпрыгивала на камнях, пока не застряла в кустах. Тогда я глубоко-глубоко вдохнул, скорчил расстроенное лицо и, притворившись, что сильно огорчился, заорал изо всех сил в воздух, как будто звал ее: «Шляпа!»

Тогда-то оно и случилось. Я выкрикнул «шляпа», и вы все обернулись ко мне, потом на гору за нами, потому что мы все вдруг услышали, как с горы к нам доносится «шляпа, ляпа, ляпа, ляпа», и мой голос отскакивал от скал вокруг нас, и все скалы повторяли «ляпа, ляпа».

Получилось как бы волшебство, добрые чары, потому что молчание между нами вдруг наполнилось улыбками, и я почувствовал, как в животе разрастается такое же чувство, которое, я знаю, бывало у нас у всех, когда мы мчались на велосипедах вниз по той крутой улице в сторону туннеля, который вел к реке, и теперь уже папа вдруг выкрикнул «эхо», а за ним и ма прокричала «эхо», и ты тоже прокричала «эхо», и вокруг нас множились и множились звуки эха, и горы кричали нам «эхо, эхо, эхо», и тогда я тоже заорал «эхо» и в первый раз услышал, как ко мне возвращается, прискакивает мое собственное эхо, такое громкое и четкое.

Папа отложил сэндвич и заорал: «Джеронимо!» И эхо откликнулось «онимо, онимо, онимо».

Мама прокричала: «Услышь меня!» И от горы к ней понеслось «меня, меня».

Тогда я крикнул: «Я Быстрое Перо!», и ко мне прилетело «перо, еро, еро».

А ты такая посмотрела вокруг, вроде как не понимаешь, в чем дело, и тихо так спросила:

Но где они?