Я немного поудивлялся, как такое возможно, а потом попросил ма и па объяснить мне поточнее, ну, типа, более профессионально, что такое эхо, мы тогда все вместе накрывали на стол, длинный деревянный стол во дворе, и мы туда носили из дома вилки, ножи, стаканы, воду, вино, соль, хлеб. Основы-то я понимал. Они сказали, что эхо – это запаздывание звуковых волн. Что это звуковая волна, которая возвращается после того, как произведешь звук и он отразится от поверхности. После их объяснения у меня все равно оставались еще вопросы, и я задавал их, спрашивал их еще и еще и, как мне кажется, слегка достал их, и тогда па сказал:
Кушать подано!
Мы расселись за деревянным столом, и папа решил произнести тост и по такому случаю разрешил нам с тобой попробовать вина, он капнул в наши стаканы совсем по чуть-чуть вина и налил много-много воды, чтобы смягчить вкус, как он объяснил. Он сказал, что в этой стране малышам обычно не позволяют пробовать вино, сказал, их вкусовые рецепторы совершенно угроблены пуританизмом, куриными палочками, кетчупом и арахисовым маслом. Но сейчас мы, малыши, на землях чирикауа-апачей, и потому нам позволено хоть чуть-чуть опробовать вкус жизни. Он поднял свой стакан и сказал, что Аризона, Нью-Мексико, Сонора, Чиуауа – это все прекрасные имена, но за этими именами стоят также прошлые несправедливости, геноцид, исход, войны и кровь. Он сказал, что хочет, чтобы мы запомнили этот край как край жизнестойкости и прощения и еще как край, где земля и небо неразделимы.
Он не сказал нам, как по-настоящему называется этот край, но я думаю, что Страна апачей. Потом он отпил глоток из своего стакана, и тогда мы тоже отпили по глотку из своих стаканов. Свой ты весь выплюнула на землю и сказала, что ненавидишь ее, эту виноводу. А я сказал, мне понравилось, хотя реально не так чтобы очень.
Мы быстро покончили с едой, потому что сильно проголодались, а мне так не хотелось, чтобы этот вечер кончался, вообще не кончался, пускай я знал, что он все равно закончится, как закончатся все наши вечера вместе, как только закончится эта поездка. Изменить это я никак не мог, но мог попробовать продлить хотя бы этот вечер, ну, как Джеронимо, он же имел власть над временем, чтобы растянуть его в ночь сражения.
Я решил позадавать им вопросы, хорошие такие вопросы, и тогда они забудут о времени. Тогда у меня получится растянуть время на подольше.
Сначала я спросил вас троих, о чем вы мечтаете вот прямо сейчас. Ты сказала: о фрутилуписе! Па сказал: мечтаю о ясности. Ма сказала: мечтаю, чтобы Мануэла нашла своих двух дочек.
Дальше я спросил у па с ма: какими вы были в нашем возрасте, что вы из того возраста помните? Папа рассказал грустную историю о том, что, когда был в нашем возрасте, его собаку переехал трамвай, и тогда его бабушка сунула собаку в черный пластиковый мешок и выкинула на помойку. Потом рассказал, что, когда был в моем возрасте, дела у него складывались уже лучше и он был директором детской газеты в том здании, где они жили. Он был главный ответственный за их походы по пятницам в магазин канцтоваров, где имелась машина под названием ксерокс, которая делала копии всего, что они в своей газете написали и нарисовали, и притом без всякого компьютера и вообще чего-нибудь. Однажды, сказал он, они ничего в свою газету не написали и ничего не нарисовали и потому просто клали на стекло ксерокса свои руки, потом прижимались лицами, потом ставили ноги, и машинка все это копировала, а когда на них никто не смотрел, один мальчик спустил штаны и уселся на стекло, и ксерокс скопировал его задницу. Мы с тобой так хохотали, я даже поперхнулся, потому что прямо перед этим глотнул виноводы и вся она пошла у меня через ноздри и больно жглась.
Потом наступила мамина очередь, и она вспомнила, что, когда ей было пять лет, как сейчас тебе, она сидела в гостиной со своей мамой и ее подругой, и там еще стоял большой аквариум, и в нем плавало много рыб, а она за ними наблюдала. В какой-то момент она обернулась и увидела, что ее мамы в гостиной нет, а сидит только ее подруга, и она спросила ее, где моя мама? А та ответила, твоя мама здесь, посмотри-ка, она превратилась в рыбку. И сначала мама пришла в восторг и давай гадать, какая из рыбок была ее мама, но потом она испугалась и стала думать, вернется ли моя мама, перестанет ли она когда-нибудь быть рыбкой? Потом прошло уже столько времени, что она начала плакать и просила маму вернуться назад к ней, и, думаю, она, пока рассказывала нам эту историю, сама так разжалобилась, что чуть не плакала, чего я совсем не хотел и поскорее спросил ее, что она делала в моем возрасте и какая игра была у нее самая любимая, когда ей было десять лет.