На девятый день с тех пор, как они пропали, собака вернулась домой, но одна, без девочки. Сначала все очень затревожились и даже рассердились, что собака вернулась, виляет хвостом и лает. Они-то решили, что собака бросила девочку одну, может быть, уже мертвую, а сама эгоистически вернулась за едой. И они знали, что если девочка еще оставалась жива, то теперь без собаки точно погибнет. Но через несколько часов уже в доме собака начала лаять на входную дверь и лаяла без передышки. Тогда они выпустили собаку на улицу, подумали, наверное, ей надо сделать кака, но собака помчалась от дверей дома к деревьям, где начинался лес, а потом обратно к дому, и так туда-сюда много раз подряд. Наконец кто-то сообразил, что собака что-то хочет сказать, не зря же она носится туда-сюда и заходится лаем как полоумная, и тогда родители девочки и спасательный отряд пошли за собакой.
Она повела их в лес, и они шли много часов подряд через речки, то вверх по холмам, то вниз с холмов, пока на утро одиннадцатого дня с пропажи они наконец не нашли девочку. Она пряталась в высокой траве, которая называется тундра, а может быть, тайга или просто трава, и собака показала им дорогу к ней. Девочка выжила благодаря своей собаке, потому что собака охраняла ее и согревала по ночам, и они ели ягоды и пили воду из ручьев, и их не съели ни волки, ни медведи, в чем им очень повезло, потому что в Сибири водятся тысячи волков и медведей. И теперь пес привел взрослых туда, где оставил девочку. Когда я вспоминаю эту историю, то чуть не плачу. Но все-таки не плачу, хотя все время думаю, каково было бы мне вот так проснуться однажды утром после стольких дней в одиночку с собакой и вдруг обнаружить, что я остался совсем один, а моя собака убежала.
А ты тем временем рисовала на стекле слюнями, такая у тебя завелась мерзкая привычка с тех пор, как папа рассказал нам про целительницу-ведьму по имени Салива, которая была другом Джеронимо и лечила больных плевками своей целебной слюны. Я тебя спросил: а ты бы что сделала, если бы мы жили у леса, и у нас была бы собака, и мы бы с тобой однажды пошли в лес и вдруг потерялись там только с собакой и без никого больше? А ты сказала только, я встану рядом с тобой и постараюсь, чтобы собака меня не лизнула.
Потом мы наконец-то остановились и сытно позавтракали в придорожном ресторане, и там стоял музыкальный автомат. И было бы это очень классно, если бы не старик в кабинке перед нами, он был в галстуке, а на галстуке изображался Иисус Христос, прибитый гвоздями к кресту, а поверх галстука еще висела серебряная цепь, тоже с крестом, правда, без гвоздей и без Иисуса. Я немного нервничал, думал, боялся, ты снова ляпнешь про Иисусе, бляха-муха, Христе, ведь ты уже выяснила, что каждый раз, как ты это выдаешь, па с ма смеются. К счастью, ты ничего такого не ляпнула, наверное, это я так думаю, немножко боялась того старика. Я тоже его побаивался и сфоткал, даже не посмотрел в объектив, а просто положил аппарат на стол и в уме высчитал, какую выдержку поставить. Он вообще не заметил, как щелкнул затвор, потому что без остановки болтал с официанткой, с нами, вообще с любым, кто слушал его. Он заказал блинчики и норовил втянуть па и ма в разговоры о спасении души, а потом рассказал нам с тобой две шутки, одну за другой, обе отвратные, насчет индейцев, мексиканцев, азиатов, и коричневых, и чернокожих, и вообще всех, кто не такие, как он. Я еще удивился, он что, не заметил, что мы тоже не такие, как он? Наверное, был подслеповатый. А вообще, да, у него на носу сидели очки с толстенными стеклами. Или, не знаю, может, и заметил и потому пошутил с нами свои уродские шутки. Хорошо, ему принесли завтрак, он сразу и заткнулся. Отрезал огромный кус масла и вилкой размазал по блинам и пристал к нам, типа, откуда мы. Ма ему наврала с три короба, что мы французы и приехали из Парижа.
Когда мы вернулись в машину, ты выдала абсолютно лучшую из этих твоих шуток про тук-тук, кто там, и па ее не понял, потому что она была наполовину по-испански, зато ма поняла, и я тоже, потому что я тоже понимаю по-испански:
Тук-тук!
Кто там?
Пэрис![87]
Какой такой Пэрис?
Па-ре-се ке ба а йовер![88]
Мы с ма так хохотали, что ты захотела еще раз блеснуть и рассказала свою вторую по остроумности шутку, вот какую:
Что тук-тук шутка говорит другой шутке?
И мы спросили: что?
И ты ответила: тук-тук.
И мы такие: кто там?
А ты говоришь: тук-тук!
Тогда мы снова: кто там?
А ты снова свое: тук-тук!
Наверное, мы с ма целую минуту не въезжали, а потом до нас дошло, и засмеялись самым настоящим веселым смехом, а ты смотрела в окно и улыбалась, и вид у тебя был ужасно гордый собой, и ты собралась было засунуть в рот большой палец, но в этот раз передумала.