За это я на нее здорово злился. Я все время хотел напомнить ей, что пускай те дети потерялись, но мы-то с тобой никуда не терялись, а были рядом, прямо у нее под боком. И меня вот что интересовало: вот предположим, мы с тобой тоже потерялись, тогда-то она наконец вспомнит, что мы у нее есть? Я и сам понимал, что это мысли незрелые, детские, к тому же я никак не мог подобрать слов, какими ей выразить, что я на нее сержусь, и потому держал язык за зубами, и ты тоже, и все мы слушали эти ее истории или просто тишину в машине, и тишина, наверное, была еще хуже.
Сомневаюсь, что ты понимала, о чем говорится в новостях или в рассказах ма. Думаю, ты их даже не слушала. А я слушал. Пускай всего я понять не мог, но местами-то понимал, и каждый раз, как только голоса по радио заговаривали о детях-беженцах или ма рассказывала о крестовом походе детей, я шептал тебе, слышишь, они опять говорят об этих потерянных детях, слушай, они опять говорят о Воинах-орлах, ты же помнишь, как нам рассказывал о них па, и ты сразу раскрывала глаза, кивала и прикидывалась, что все понимаешь и со всем согласна.
Не знаю, вспомнишь ли ты, что рассказывал нам па о Воинах-орлах. Он говорил, что Воины-орлы были отряд из детей-апачей, все они были воины, а предводителем у них был мальчик постарше. Па сказал, тот мальчик был примерно моего возраста. Воины-орлы питались птицами, а охотились на них без всего, просто подстерегали и прямо в полете сбивали камнями. Они были непобедимые воины, говорил па, они жили в горах сами по себе, без родителей, но даже и без родителей они никогда ничего не страшились. И еще они были немножко как боги, типа того, они умели повелевать погодой и либо призывать дождь, либо насылать на врагов бури. Думаю, их назвали Воины-орлы из-за этой их власти над небом и потому еще, что если кто видел их издалека, как они неслись вниз с горы или там по равнинам, то они были такие легкие и стремительные, что казались скорее летящими в небе орлами, чем людьми, которые ходят по земле. Когда па нам о них рассказывал, мы с тобой все смотрели из окон машины в пустое небо, все мечтали увидеть орлов.
Однажды в машине ты спросила, будем ли мы теперь навсегда жить в машине. Хотя я знал, что нет, у меня все равно отлегло, когда па сказал, что нет, не будем. Он сказал, что в конце поездки, уже совсем скоро, мы приедем к чудесному домику, сложенному из больших серых камней, и там будут веранда и сад, до того огромный, что мы в нем даже потеряемся. Ты сказала, а я не желаю теряться. Тогда я говорю тебе, не будь глупышкой, он просто хочет сказать, что такого огромного сада ты в жизни не видала. Хотя потом я и сам про себя гадал, неужели взаправду можно потеряться в саду, и мне захотелось, чтобы мы вернулись в нашу старую квартиру, она же и так была достаточно большая для нас четверых.
Дом, в который мы едем, говорил па, находится между Драгунскими горами и горами Чирикауа, там еще рядом Каньон Скелета, это самое сердце Страны апачей, и как раз там неподалеку сдались Джеронимо и двадцать семь человек его отряда. Я спросил у па, назвали ли то место Каньон Скелета, потому что там лежали реальные скелеты? И па ответил, наверное, да, и вытер лоб рукой, и я понадеялся, что сейчас он доскажет нам историю про каньон, а он только молчал и смотрел на дорогу. Я думаю, что Джеронимо и все другие, когда шли через тот каньон, наверное, тоже все время молчали и только изо всех сил прислушивались и щурились себе под ноги, чтобы ненароком не наступить на кости скелетов, и если мы с тобой когда-нибудь пойдем через этот каньон, тоже будем хорошенько смотреть себе под ноги.
Еще в начале поездки я узнал, что отвечаю не только за чистоту и порядок в багажнике, но и веду учет всему, что нам встречается по дороге, и фотографирую все важное. Первые снимки выползали из аппарата мутно-белыми, и я сильно расстраивался. Потом я изучил руководство к поляроиду и наконец-то выучился снимать правильно. Профессионалы должны проделывать такую штуку, она называется метод проб и ошибок. Но даже когда выучился все делать правильно, все равно еще какое-то время не понимал, что мне снимать. Я же не знал точно, что важно, а что нет, что брать в кадр и что снимать. И я снимал все подряд, что попадется, потому что у меня не было плана, совсем никакого.
Но однажды, ты тогда спала и я тоже прикидывался, что сплю, а на самом деле слушал, как па с ма препираются насчет радио, насчет политики, насчет работы, насчет их будущих планов жить вместе, а потом не вместе, насчет нас и них и всякого прочего, и тогда у меня созрел план, и план был такой. Я стану и документалистом, и документатором. Мог же я какое-то время побыть и тем и другим, хотя бы пока мы в поездке. Я мог бы все документировать, даже всякие мелочи, хоть как-нибудь. Потому что понимал, пускай па и ма думали, что ничего-то я не понимаю, я понимал, что это была наша последняя поездка вместе, всей семьей.