Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том II

«Я родился в Московской губернии и был сыном ткача, который служил на Реутовской мануфактуре купцов Мазуриных. Отец мой пользовался расположением хозяина, а потому я мальчиком был взят в контору. Там я пробыл десять лет, научился хорошо грамоте и видел много именитых торговых людей того времени и их доверенных, бывавших по делам в мазуринской конторе. Словом, там я набрался ума-разума и отшлифовался. Читать я любил с детства и все свободное время проводил за книжкой. Другая моя страсть были лошади. На это обратил внимание Митрофан Сергеевич, и я по его предложению и по своей охоте перешел на конный завод. По наезднической части я был выучеником Александрова, а по заводской – Митрофана Илларионовича Крылова, который заведовал конным заводом Мазурина. Крылов был выдающийся знаток заводского дела и пользовался уважением коннозаводчиков и охотников. Ему так доверяли, что многие покупатели приобретали лошадей у нас заглазно: присылали прямо письмо, что, мол, нужна для такого-то дела лошадь. И Крылов посылал. Не было случая, чтобы лошадь не понравилась и ее вернули. Крылов готовил меня в свои преемники и всем со мною делился. Тогда же под его диктовку я записал многое относительно заводского дела, что потом вошло в мою книгу. Также учил меня англичанин, который одно время служил у нас при заводе. Ему я многим обязан. По-русски он сначала не говорил, но потом подучился. Он так умел обласкать лошадей, что те выходили на его голос, а самого строптивого жеребца он выводил на простом недоуздке, и тот не бесился. У этих людей было чему поучиться, и я многим обязан им.

Когда Мазурин задумал познакомить французов с орловским рысаком и открыть новый рынок, он послал меня во Францию с рысаками, и потом я всегда ездил туда с ними и удачно вел там дело. У Мазурина был в Париже свой дом, но при доме конюшен не было, и мы снимали конюшню в другом месте. Мазурин ежегодно в течение ряда лет отправлял лошадей во Францию в полуторагодовалом возрасте, и там они продавались по 400 рублей голова в голову. Раскупали их охотно, и немало мазуринской крови вошло в породу французского рысака. Тогдашние охотники из зависти относились недоброжелательно к таким отправкам рысаков во Францию, и были даже выступления в печати против Мазурина, где говорилось, что он это делает потому, что добивается от императора французов почета и ордена. Это была ложь и клевета. Не такой был человек Мазурин. Владелец фабрики, где работали три тысячи человек, миллионер, друг многих знаменитых людей в России, просвещенный, гуманный, добрый и при этом человек государственного ума. Не понимали и не умели оценить в наших коннозаводских кругах Мазурина, а во Франции его знали и уважали, пожалуй, больше, чем в России…

Частенько я бывал на бегах, знакомился и беседовал со знаменитыми нашими наездниками, особенно был дружен с Кочетковым, отцом нашего теперешнего наездника. У наездников я стремился узнать все, что касалось езды и призовой работы. Бывало, что-нибудь интересное узнаешь или выпытаешь, придешь домой вечером и сейчас же запишешь в тетрадку. Так собирал я материал для книги, а остальное дополнил своими знаниями и опытом. Если помните, в предисловии к первому изданию у меня есть фраза, которую я помню наизусть: “А между тем каждая специальность должна иметь свою литературу, как для того, чтобы дать возможность всякому, занимающемуся этой специальностью, совершенствоваться в ней, так и для того, чтобы ознакомлять подробно со всеми своими отраслями желающих впервые заняться ею”. Эту фразу я оттого так хорошо помню, что ее собственноручно написал и вставил в мое предисловие Мазурин. Он интересовался моей работой и всячески меня поощрял. Да, выдающийся был человек покойный Митрофан Сергеевич, такие, как он, нечасто родятся…

Когда умер Мазурин, сын его, Константин Митрофанович, был малолетним, а потому опекуны и продали завод. Мазуринский завод в полном составе купил в 1880 году П.Г. Миндовский. Я оказался не у дел, и так как имел небольшой капиталец, нажитый честным трудом, – ведь прослужил я у Мазуриных без малого сорок лет, – то я и удалился на покой. А вот теперь на старости лет опять служу: потянуло меня к лошадям, к родному делу, да и Сергей Алексеевич Сахновский уговорил меня идти к Сергею Васильевичу и поставить у него дело по-настоящему. С Сергеем Васильевичем мы сошлись, работать он мне не мешает, относится ко мне как к отцу родному. Тут, видно, придется и умереть…»