Когда я приехал в эту усадьбу, управляющего не было дома. Я решил его подождать часок-другой, а пока побродить по усадьбе. Удивительно красивое, живописное место были эти Гриценки! Попади это имение в хорошие руки, из него можно было бы сделать золотое дно, но у Микулина все разрушалось. На всем лежала печать запустения и какого-то уныния. Сонные и недовольные служащие, стадо захудалых и тощих коров, забитые рабочие лошади – это была безотрадная картина.
Когда приехал управляющий, он охотно дал мне разрешение осмотреть завод и вместе со мной отправился на конюшню. Там уже знали, что я приехал, и нас ждали. Выводка началась с молодежи. У меня в памяти не осталось ни одной сколько-нибудь интересной лошади. К тому времени Павлинчик уже выбыл и единственным производителем завода был американский жеребец Жорж А. Его дети были мелки, жидки и беднокостны. Это было собрание каких-то лилипутов, и, глядя на этих «рысаков», я думал о том, кому и для чего они нужны. Разве только чтобы выигрывать в Одессе грошовые призы, а потом разбрестись по белу свету и окончить свои дни в какой-нибудь работе.
Жорж А., гнедой жеребец, рожденный в Америке от Гленко-Вильке и Патчен-Мэй, был показан на выводке последним. Это была миниатюрная лошадь, менее двух вершков росту. Он был сух, породен и правилен. Ни курб, никаких других пороков у него не было, но это была не лошадь, а лошадка. А ведь этот рысак был героем сезона и имел рекорд 2.12½! Именно подобные жеребцы принесли колоссальный вред метизации, ибо их дети были не лошади, а игрушки. У Микулина Жорж А. дал двадцать лошадей посредственного класса. Стоило ли для этого тратить деньги и выписывать жеребца из Америки? Интересно отметить, что дети орловского Павлинчика, которым пользовались меньше, родившиеся в заводе Микулина, выиграли больше и рекорд завода 2.19,3 (Князёк) был за ними.
Матки были на пастбище, и на обратном пути я заехал в табун. Табун был пестрый и неинтересный, но две кобылы оказались недурны: терещенковская Стелла и известная по бегам Искра. Все остальные не подымались выше среднего уровня. Походив по табуну и поблагодарив сопровождавшего меня управляющего, я простился с ним и вернулся в Катюженцы, имение Н.К. Бутович. На вопрос, понравился ли мне завод Микулина, я коротко отвечал: очень рад, что посетил этот завод, так как вижу, что у нас на Руси еще немало осталось заводов, которые мнят себя рассадниками призовых рысаков, но ведутся так, как вестись заводы отнюдь не должны.
Завод Н.М. Соловьёва
Завод Н.М. Соловьёва я посетил в апреле 1901 года, и это был первый рысистый завод, осмотренный мною в Центральной России, до этого я был знаком только с рысистыми заводами юга. Завод Соловьёва произвел на меня очень большое впечатление, здесь я воочию убедился в разнице постановки коннозаводского дела в центре и у нас на юге, а также в том, насколько рысистый материал тут выше и лучше, чем в южных заводах.
За год до этого скончался мой отец, и я наследовал его завод, состоявший почти исключительно из борисовского материала. Понятно, что я тогда очень интересовался лошадьми завода Борисовских и при первой же возможности решил посетить заводы Г.Г. Елисеева (бывший Борисовских) и Н.М. Соловьёва. Завод Соловьёва был основан исключительно на борисовском материале, и в то время лошади этого завода имели большой успех на бегах. Мне хотелось ближе ознакомиться с борисовским материалом и сравнить его с тем, который принадлежал мне. Увы, это сравнение оказалось далеко не в пользу моих лошадей, и уже тогда я понял, что вести завод только на полученном от отца материале нельзя: хотя по породе мои лошади и были не хуже, но по формам они много уступали соловьёвским, не говоря уже про резвость.
Н.М. Соловьёв
Я осмотрел завод Соловьёва в 1901 году, в пасхальные каникулы. Тогда я был на младшем курсе Николаевского кавалерийского училища и во время вакаций поехал в Касперовку посмотреть свой завод. На обратном пути я заехал на завод Соловьёва, но провести здесь мог только один день.