Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России. Том III

Впечатления от этой поездки не изгладились из моей памяти до сего времени. Я остро чувствую и переживаю эти впечатления, так ярки они были и так врезались тогда в мою молодую память. Время было летнее. Стояла жаркая и тихая погода, как это часто бывает во второй половине лета в Малороссии. Легкие, прозрачные облака таяли над убранными полями и желтеющими лесами Миргородского уезда. Было далеко за полдень, и жар еще не спал. Четверка шла ровной, спокойной рысью. Мы приближались к знаменитому заводу, и я с интересом смотрел по сторонам. Когда проехали плотину, вдали показался табун. Это были жеребчики. Они быстро двигались вперед и на ходу хватали траву, табунщики на укрючных лошадях сдерживали их. Мы подъезжали к усадьбе. Слева показался ипподром с беседкой, потом корпуса конюшен, и мы очутились на территории завода. Попадавшиеся навстречу мальчики, одетые в форменные фуражки и белые гимнастерки, становились во фрунт и отдавали честь, прикладывая руку к козырьку. Здесь все было на военный лад.

По мере приближения к дому управляющего меня охватили робость и смущение. На крыльце дома встретил меня сам Измайлов. Я вышел из экипажа, сделал несколько шагов, приложил руку к козырьку и по-военному представился бравому и такому симпатичному на вид полковнику. Это была моя первая встреча с Фёдором Николаевичем. Как ни владел собою Измайлов, на лице его отразилось удивление. Однако он тотчас же понял, в чем дело, и приветливо мне сказал: «Ждали вашего отца. Добро пожаловать!» Он провел меня в отведенную мне комнату, а затем зашел за мной и повел в гостиную, где представил своей жене. Здесь уже знали о недоразумении, и Любовь Ивановна встретила меня милой улыбкой и назвала мистификатором. В комнате был еще генерал Скаржинский. Он от всей души смеялся, называл меня губернским предводителем и вместе с Измайловым подшучивал надо мною. Я был смущен, но радостно настроен. «Надо ему обязательно показать выводку», – сказал Николай Егорович Скаржинский и затем шутя приступил к расспросам. Когда выяснилось, что я знаю всех дубровских лошадей и читаю коннозаводские журналы, он переглянулся с Измайловым и произнес: «Это хорошо, что серьезно занимаетесь делом и начинаете его изучать».

В семь часов была назначена выводка. Измайлов распорядился показать производителей и ставочных лошадей. Матки, очевидно, ушли в табуны. К крыльцу была подана линейка, запряженная одной лошадью, и мы поехали. Все уже знали, кто приехал, и были настроены весело. Тогда я впервые познакомился со всеми главными лицами дубровской иерархии. Со многими из них впоследствии я был в самых лучших отношениях. Словом, совершенно случайно я стал героем дня. С этого счастливого момента установились, а затем окрепли мои отношения с этим знаменитым заводом.

Выводка произвела на меня громадное впечатление. Великолепный выводной зал, увешанный портретами прежних рысаков, чьи имена я с благоговением читал на табличках, вся обстановка, оживленный обмен мнениями – все было для меня ново, все очаровывало, удивляло. Я был как во сне. Выводкой распоряжался сам Измайлов. Она шла чинно и быстро: в одни двери вводили рысака, смотритель завода стоял тут же, нарядчик докладывал имя и происхождение лошади, затем лошадь уходила в другие двери. Никакой сутолоки, криков и хлопанья кнутов. Надо сказать, что выводки у Измайлова разыгрывались как по нотам. Даже позднее, часто бывая в Дубровке, я всегда приходил в восторг от мастерских дубровских выводок, знаменитых «ранжиров» и того умения и такта, с которыми там показывали рысистых лошадей. Когда вывели Бывалого, украшенного несколькими золотыми медалями, он мне показался верхом совершенства и красоты. Старик Бычок мне не понравился, но я не только не смел об этом сказать, но даже самому себе не посмел в этом признаться. Этот Бычок был основной производитель завода и едва ли не самый успешный производитель в России. Его вывели, он повел глазом на зрителей и равнодушно остановился. Воцарилось молчание, и его увели.