Выводка кончилась. У конюшни дежурила линейка. Справа от нас, в балке, не более как в версте, у колодца пасся табун. Я просил разрешения пойти посмотреть маток. Измайлов согласился и послал со мною Быкова, а сам со Скаржинским уехал домой. Уже вечерело, но кобыл еще было можно рассмотреть. Этот первый вечер в дубровском табуне я никогда не забуду. Огромное впечатление произвели на меня тогда матки, в особенности коробьинская Залётная, караковая в масле кобыла, глубокая, прямоспинная, на низких фризистых ногах, с чудной кобыльей шеей и головой. Грива у нее ниспадала до самых колен. Куда бы я ни повернулся, выходило так, что перед моими глазами всегда появлялась эта замечательная кобыла. Я положительно в нее влюбился и сказал об этом Быкову. Он улыбнулся и промолчал. Потом он старался обратить мое внимание на Паволоку, мать входившего в большую славу Хвалёного, но я опять возвращался к Залётной. Тогда Быков похвалил мой вкус и сказал, что таких кобыл и сам Коробьин особенно жаловал. Замечательно, что длинную гриву Залётная передала лучшему своему сыну Быстролётному 4.46. Мое увлечение Залётной оказалось постоянным, она была моей любимой кобылой в дубровском табуне. Позднее я торговал ее дочерей, но купить их не удалось. Из них особенно хороша была Кряжебыстровна.
Земли при Дубровском заводе было 4433 десятины 95 саженей. Участок куплен у разных владельцев. В смысле железнодорожного сообщения Дубровский конный завод располагался очень удобно. Гостям, едущим с севера и с северо-запада, следовало останавливаться на станции, носившей имя завода. От этой станции до завода было всего 10 верст. Дорога пролегала по привольной степи; вдоль дороги тянулась телеграфная линия, соединявшая Дубровку с остальным миром. Станция Ромодань отстояла от завода в 14 верстах, здесь всегда можно было найти извозчиков. Наконец, станция Миргород находилась от завода в 13 верстах. Это большая станция Киево-Полтавской железной дороги, здесь тоже за недорогую плату можно было всегда нанять извозчика. Дорога от этой станции проходила через уездный город Миргород, столь хорошо описанный Гоголем. Проезжая через него, я всегда вспоминал ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем и невольно искал глазами ту лужу, которая украшала центральную улицу города. Миргород расположен по обеим сторонам небольшой речки Хорол. Дорога здесь очень живописная: по старому тракту на Ромодань, потом поворот к речке Рутке, на седьмой версте надо взобраться на вторую террасу Хорола. Недалеко от Дубровки была глубокая балка, а за ней находился завод. От самого Миргорода почти до завода тянулась телефонная линия, однако она не имела отношения к заводу, а соединяла пригородное имение Ковалевского с его степным имением.
Все степные угодья завода были расположены по водоразделу рек Сулы и Псёла с его притоком Хоролом. Это была возвышенная черноземная степь, где встречались пересохшие болота, иногда, в период сильных дождей, переполнявшиеся водой, но быстро просыхавшие. В некоторых местах эта прекрасная степь пересекалась довольно большими балками. Когда-то давно, в гетманские времена, здесь было устроено несколько прудов, и самый большой из них лежал с юго-западной стороны завода по направлению на Ромодань. Слой чернозема в этих степях был чрезвычайно мощный. Ниже начинался пласт глины.
Две деревни – Дубровка и Марьинская – граничили с заводом. Из этих деревень набирались почти все служащие завода. К северу, верстах в пяти, начинались земли знаменитого имения Столбино, принадлежавшего князю Б.Б. Мещерскому. Там был недурной завод верховых лошадей, всецело находившийся под дубровским влиянием. Наследником князя Мещерского был Б.П. Огарёв, офицер гвардейской конной артиллерии и страстный лошадник. Он был моим большим приятелем и чрезвычайно милым человеком. Нас произвели в офицеры в 1902 году. Огарёв был женат на герцогине Сассо-Руфо. В последние годы перед мировой войной он, помимо конского спорта, увлекся охотой. На этой почве произошло его сближение с другим страстным охотником – Медардом Антоновичем.