Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России

Два первых периода моей коннозаводской работы освещены довольно полно. Третий, и последний, период можно охарактеризовать как стремление поставить дело по примеру образцовых заводов того времени. В те годы я уже хорошо понимал, что воспитание и тренировка молодых рысаков у меня в заводе значительно отстают от такой же работы в заводах Щёкина, Телегина или великого князя Дмитрия Константиновича. Я начал обращать больше внимания на уход, стал разнообразить корма, давать лошадям отруби, морковь, поить жеребят молоком, дольше держать их под матерью. В частности, относительно выпаивания жеребят молоком считаю, что это одно из важнейших средств при воспитании молодой лошади, в особенности в том случае, если желательно получить скороспелую лошадь. Я, конечно, хорошо знал, что это практикуется с большим успехом при воспитании чистокровных жеребят, но, к сожалению, мы, рысачники, мало заимствовали от англичан, и это одна из наших коренных ошибок. Нам казалось, что воспитание чистокровной лошади само по себе, а воспитание нашего молодого рысака само по себе. Там, мол, жеребятам дают молоко, яйца и пр., а у нас все проще. Этого взгляда держались решительно все рысистые коннозаводчики. Каково же было мое изумление, когда, приехав незадолго до объявления войны в завод Щёкина, я случайно увидел, как маточник поит жеребят молоком из ведра, прямо как водой! Расспросив и узнав, в чем дело, я пошел к молодому Щёкину. Тот был очень расстроен, что я это увидел, сказал, что это секрет, а затем сознался, что вот уже два года они в своем заводе к этому прибегают и результаты получаются блестящие: жеребята растут как на дрожжах, сильны и раньше идут в заездку. «Мне об этом сказал князь Оболенский, – добавил Щёкин. – У него это практиковалось в рысистом заводе, и результаты, как вы знаете, получились блестящие». Я вспомнил, что Оболенский и мне когда-то говорил об этом, и поздравил Щёкина с удачным применением такого способа воспитания жеребят. Отставать от Щёкина было нельзя, и я решил с будущего года у себя в заводе ввести выпаивание жеребят молоком. Я стал очевидцем необыкновенного расцвета завода Щёкиных. Незадолго до революции появилась их знаменитая трехлетняя ставка, которая нашумела на всю Россию, так как в ней было несколько лошадей первого класса. Все они показали выдающуюся резвость уже в самом молодом возрасте и в три года бежали замечательно. Я тогда уже знал, что это была первая ставка жеребят, которых поили в заводе молоком. Дело было, конечно, не в одном молоке, но и оно, несомненно, способствовало тому, что эти лошади были так блестяще воспитаны и рано заезжены, а это позволило им показать выдающуюся резвость.

Пока же я обратил внимание на неудовлетворительные пастбища для заводских маток в Прилепах и стал принимать меры к устранению этого недостатка. Тот же завод Щёкина навел меня на мысль о значении, которое имеют для воспитания лошади клеверное сено и посевные выпасы. У Щёкина молодые лошади были в исключительном порядке, а ходили они на посевных пастбищах и получали клеверное и другое сено. Видя столь высокие результаты от кормления посевным материалом не только у Щёкина, но и у Телегина, я тогда же изменил севооборот в Прилепах и начал засевать большие площади клевером.

Самое серьезное внимание я начал уделять тренировке и по совету Синегубкина пригласил наездником М. Маковкина, который долгое время служил помощником у Ситникова и был очень опытен. Маковкин горячо взялся за дело, и тренировка молодых лошадей шагнула далеко вперед. К сожалению, европейская война положила предел всем этим благим начинаниям. Я был призван, Маковкин также; в конюшенном персонале, в особенности в первое время, стал чувствоваться недостаток, да и заглазно вести дело было нелегко.

Именно к началу войны я пришел к мысли, что продажа из завода лошадей ставками хотя и очень выгодна материально, но с коннозаводской точки зрения не оправдывает себя, так как малоподготовленные лошади, попадая в разные руки, ломаются и этим наносится очень большой ущерб заводу. Вывод я сделал правильный: надо основать свою призовую конюшню в Москве, купить там дачу, а худших лошадей продавать в заводе без аукциона. Лучшие лошади, которые шли бы на пополнение призовой конюшни, вполне возместили бы выигрышами те деньги, что я недобрал бы на продаже худших. Но из-за начала войны с созданием призовой конюшни пришлось повременить, а равно отложить и некоторые другие реформы.