Архив Шерлока Холмса. Сыскная полиция (сборник)

В то утро Шерлока Холмса охватило тоскливое и задумчивое настроение. Иногда даже его деятельный характер был подвержен подобным приступам меланхолии.

— Вы его видели? — спросил он.

— Кого? Старика, который только что ушел?

— Да.

— Ну да, мы столкнулись с ним в дверях.

— Что вы о нем скажете?

— Довольно жалкое, никчемное, сломленное существо.

— Вот именно, Ватсон. Жалкое и никчемное. Но разве вся наша жизнь не является жалкой и никчемной? Разве его история — это не тот микрокосм, который является отражением общего? Мы к чему-то тянемся. Что-то хватаем. И что остается у нас в руках в конце? Тень. Или еще хуже… Страдание.

— Это один из ваших клиентов?

— Думаю, его можно так назвать. Его направили ко мне в Скотленд-Ярде. Так врачи иногда посылают неизлечимо больных пациентов ко всяким шарлатанам, говоря при этом, раз уж ничем ему помочь все равно нельзя, что бы ни случилось, хуже ему не станет.

— Что же стряслось с этим стариком?

Холмс взял со стола грязную и потертую визитную карточку.

— Джосайя Эмберли. Он говорит, что был младшим компаньоном «Брикфол энд Эмберли», они производили москательные товары. На коробках с красками часто указаны эти имена. Он нажил небольшое состояние и ушел на покой в возрасте шестидесяти одного года. Купил домик в Луишеме и стал там доживать свой век после многих лет неустанного труда. Казалось бы, его ожидает спокойная, обеспеченная старость.

— Да, в самом деле.

Холмс посмотрел на конверт, на котором что-то было написано его рукой.

— Он отошел от дел в 1896 году, Ватсон. В начале 1897 года он женится на женщине, которая младше его на двадцать лет… И красива, если фотография не приукрасила ее. Достаток, жена, отдых… Живи и радуйся! Но не проходит и двух лет, и, как вы сами могли убедиться, он превращается в жалкое сломленное существо.

— Но что произошло?

— Старая история, Ватсон. Друг-предатель и неверная жена. У Эмберли есть лишь одна страсть в жизни — шахматы. По соседству с ним в Луишеме живет молодой врач, тоже шахматист. Я записал его имя: доктор Рэй Эрнест. Эрнест стал частым гостем в его доме, и нет ничего удивительного в том, что у них с миссис Эмберли завязалась тесная дружба, ибо нужно признать, что наш несчастный клиент не слишком привлекателен внешне, какими бы многочисленными ни были его внутренние достоинства. На прошлой неделе эта пара скрылась в неизвестном направлении. Более того, вероломная супруга прихватила с собой шкатулку старика, в которой хранилась большая часть его сбережений. Сможем ли мы найти леди? Удастся ли вернуть деньги? Банальная проблема, но для Джосайя Эмберли это вопрос жизни и смерти.

— И как вы намерены поступить?

— Дело в том, дорогой Ватсон, что вопрос стоит несколько иначе: как намерены поступить вы ? Если, конечно же, вы согласитесь подменить меня. Вы же знаете, что сейчас я занят делом двух коптских старцев, которое как раз сегодня должно разрешиться. У меня действительно нет времени ехать в Луишем, а поиск улик на месте в этом случае особенно важен. Старик очень хотел, чтобы именно я занялся его делом, но я объяснил ему свои трудности, так что он готов к встрече с моим представителем.

— Конечно, — воскликнул я. — Признаться, сомневаюсь, что смогу чем-то помочь старику, но готов сделать все, что в моих силах.

И вот жарким летним утром я отправился в Луишем, не догадываясь о том, что уже через неделю дело, за которое я взялся, привлечет к себе внимание всей Англии.

Вечером того же дня я вернулся на Бейкер-стрит с отчетом о своей поездке. Холмс, вытянув худые ноги, возлежал в своем любимом кресле. Из его трубки медленно вылетали завивающиеся клубы едкого табачного дыма, а веки его до того низко опустились на лениво уставившиеся в одну точку глаза, что можно было подумать, будто он спит. Но стоило мне запнуться или выразиться не совсем понятно, как эти веки приподнимались, и серые глаза, блестящие и острые, как рапиры, пронзали меня внимательным взглядом.

— Дом мистера Джосайя Эмберли называется «Тихая гавань», — рассказывал я. — Мне кажется, вас бы он заинтересовал, Холмс. Он похож на обедневшего аристократа, которому приходится ютиться среди простолюдинов. Вы знаете, как выглядят эти районы: однообразные мрачные улицы, кирпичные стены, грязные пригородные магистрали. И прямо посреди этой убогости — небольшой прекрасный островок античной культуры и уюта, старый дом, окруженный высокой растрескавшейся от солнца стеной в пятнах лишайника. Эта поросшая мхом стена…

— Хватит поэзии, Ватсон, — строго произнес Холмс. — Я понял, высокая кирпичная стена.

— Совершенно верно. Но я бы не узнал, какой из этих домов «Тихая гавань», если бы не спросил у одного бездельника, который курил на улице. Я не случайно о нем упоминаю. Это был высокий смуглый мужчина с пышными усами, по виду — бывший военный. Когда я к нему обратился, он кивнул и бросил на меня какой-то странный, немного удивленный взгляд, который вспомнился мне чуть позже.

Как только я прошел через калитку, из дома навстречу мне вышел мистер Эмберли. Утром я только мельком видел его, и то он произвел на меня впечатление довольно странного создания, но при полном свете его облик показался мне еще более необычным.

— Я, разумеется, изучил его внешний вид, но мне было бы любопытно узнать ваше впечатление о нем, — сказал Холмс.

— Мне он показался человеком, в прямом смысле согбенным невзгодами. Спина у него была так искривлена, словно он нес тяжкую ношу. Хотя он не так уж немощен, как мне показалось вначале, поскольку плечи и грудь у него богатырские.

Книзу фигура его сужается, ноги тощие, как спички.

— Левая туфля помятая, правая — гладкая.

— На это я не обратил внимания.

— Разумеется. Я же заметил, что у него вместо одной ноги протез. Но продолжайте.

— Меня поразили седые волосы, которые локонами свисали из-под старой соломенной шляпы, и его лицо, озлобленное, решительное, с заострившимися чертами.

— Очень хорошо, Ватсон. Что он сказал?

— Он принялся изливать мне историю своих страданий. Вместе мы направились к дому, и я, разумеется, хорошенько все осмотрел вокруг. Никогда еще я не видел такого неухоженного сада. У меня от него осталось впечатление полнейшей запущенности, все растет как попало, так, как задумала природа, а не садовник. Как приличная женщина могла мириться с таким положением вещей, я не могу понять. Дом тоже запущен до неприличия. Несчастный старик, похоже, понимает это и пытается хоть как-то поддерживать там порядок, потому что в самой середине прихожей стояло большое ведро с зеленой краской, а когда он встретил меня, в левой руке у него была густая кисть. Он красил в доме.

Старик провел меня в свой кабинет, тоже весьма неприглядного вида, там мы и беседовали. Конечно же, он был расстроен тем, что не смогли приехать вы. «Я и не надеялся, что моя скромная персона, особенно после того, как я оказался почти без денег, может заинтересовать такого известного человека, как мистер Шерлок Холмс».

Я заверил его, что дело вовсе не в деньгах. «Конечно, не в деньгах, если он занимается этим ради искусства, — сказал он. — Но даже если в преступлении он видит только искусство, в моем деле он все равно нашел бы кое-что интересное. А в природе человека, доктор Ватсон, главное… Черная неблагодарность! Разве я отказал ей хоть в одной из ее просьб? Наверное, ни одну женщину не баловали так, как ее! А этот молодой человек… Он мне в сыновья годится. Я впустил его в свой дом, и полюбуйтесь, чем они мне отплатили! Ох, доктор Ватсон, доктор Ватсон, мы живем в ужасном мире!»

Вот такие жалобы я выслушивал целый час, а то и больше. Судя по всему, он не подозревал об отношениях своей жены с тем человеком. Жили они одни, только экономка приходила днем и уходила в шесть. В тот вечер старый Эмберли, желая доставить жене удовольствие, взял два билета в «Хеймаркет» в амфитеатр. Но в последнюю минуту она пожаловалась на головную боль и отказалась идти, поэтому в театр он отправился один. В этом можно не сомневаться, потому что он даже показал мне неиспользованный билет, который предназначался для жены.

— Любопытно… Весьма любопытно, — задумчиво произнес Холмс, которого это дело, похоже, начинало занимать все больше и больше. — Но, прошу вас, продолжайте. Ваш рассказ меня очень заинтересовал. Вы сами осматривали этот билет? А его номер, случайно, не запомнили?

— Представьте, запомнил, — не без гордости ответил я. — У меня в школьной раздевалке был такой же номер, тридцать один, поэтому он и сохранился у меня в памяти.

— Превосходно, Ватсон! Следовательно, у него место было либо тридцатое, либо тридцать второе.

— Ну да, — несколько удивившись, согласился я. — Ряд второй.

— Этого более чем достаточно. Что еще он рассказал вам?

— Он показал мне свою «крепость». Это комната, которая и в самом деле похожа на крепость или на банк. Дверь и ставни в ней железные, «ни один вор не влезет», как сказал он. Но у его жены, судя по всему, имелся дубликат ключа, и она унесла с собой около семи тысяч фунтов наличными и ценными бумагами.

— Ценными бумагами? И как же они могут обратить их в деньги?

— Он сказал, что оставил в полиции их список, и надеется, что теперь им не удастся их продать. Из театра он вернулся почти в полночь и обнаружил свою «крепость» разграбленной. Дверь и окно были открыты, заговорщики скрылись. Ни письма, ни записки они после себя не оставили, и с тех пор от них не было ни слова. В полицию он обратился сразу же.

Несколько минут Холмс сидел, задумчиво сдвинув брови.

— Вы говорите, он что-то красил. Что именно?

— Коридор, но до моего прихода он уже успел покрасить дверь и оконную раму в той комнате, о которой я говорил.

— Вам это занятие не кажется странным в подобных обстоятельствах?

— «Надо чем-то заниматься, чтобы притупить боль в сердце». Это он так сказал. Конечно, занятие довольно необычное, но он ведь вообще необычный человек. Он у меня на глазах разорвал одну из фотографий жены… Прямо-таки разодрал на клочки, задыхаясь от ярости. «Не хочу больше видеть это проклятое лицо!» — кричал он при этом.

— Что-нибудь еще, Ватсон?

— Да, еще одно обстоятельство, которое поразило меня больше всего. Я на кебе доехал до станции «Блэкхит» и, когда садился в поезд, краем глаза заметил человека, который прошмыгнул в вагон сразу за мной. Холмс, вы знаете, что у меня хорошая память на лица. Несомненно, это был тот высокий смуглый мужчина, к которому я обращался на улице. Я потом еще раз его заметил на Лондон-бридж, но он затерялся в толпе. Я уверен, что он следил за мной.

— Несомненно, Ватсон! Несомненно! — сказал Холмс. — Так вы говорите, высокий, смуглый, с пышными усами и в очках с дымчатыми стеклами?

— Холмс, вы настоящий волшебник! Я об этом не говорил, на нем действительно были очки с дымчатыми стеклами.

— А в галстуке — булавка с масонским символом.

— Холмс!

— Это совсем несложно, милый Ватсон. Но давайте вернемся к делу. Должен признать, это дело, которое поначалу показалось мне настолько простым, что не стоило моего внимания, стремительно начинает принимать иной характер. Хоть вы, съездив туда, и упустили из виду все самое важное, но даже то, что все-таки привлекло ваше внимание, наводит на серьезные размышления.

— Что же это я упустил из виду?

— Не обижайтесь, дорогой друг. Вы же знаете, насколько я беспристрастен. Никто не справился бы с этим заданием лучше вас. Кое-кто и этого бы не сумел, и все же вы не обратили внимания на некоторые очень важные частности. Что думают об Эмберли и его жене соседи? Это всегда имеет большое значение. Что представляет собой доктор Эрнест? Он действительно такой повеса Лотарио, как можно ожидать? При вашей обаятельности, Ватсон, каждая женщина для вас — помощница и источник информации. Вы разговаривали с телеграфисткой или женой зеленщика? Я бы на вашем месте пошептался с какой-нибудь симпатичной дамой в «Синем якоре», достаточно пары комплиментов, чтобы получить в ответ массу полезных сведений. Ничего этого вы не сделали.

— Но ничто не мешает сделать это завтра.

— Это уже было сделано сегодня. Благодаря телефону и по мощи Скотленд-Ярда я, как правило, узнаю все необходимое, не выходя из комнаты. Кстати, моя проверка подтверждает рассказ Эмберли. Соседи считают его не только сквалыгой, но еще и властным и строгим супругом. То, что он хранил в своей «крепости» значительную сумму денег, не вызывает сомнения. Достоверно известно и то, что молодой неженатый доктор Эрнест играл с Эмберли в шахматы и, скорее всего, оказывал внимание его жене. Казалось бы, все просто и понятно… И все же… И все же!

— Что вас смущает?

— Возможно, собственное воображение. Ну да Бог с ним, Ватсон. Давайте на время покинем этот суетный мир через боковую дверцу музыки. Сегодня в Альберт-Холле поет Карина, и у нас еще есть время переодеться, поужинать и получить удовольствие.

На следующее утро проснулся я рано, но крошки тоста и две пустых яичных скорлупы на обеденном столе указали на то, что мой компаньон встал еще раньше. На том же столе меня ждала записка:

«Дорогой Ватсон!

У меня возникла пара вопросов к мистеру Джосайя Эмберли. Когда я получу ответы, можно будет считать это дело законченным… Хотя не обязательно. Будьте готовы к тому, что в три часа вы можете мне понадобиться.

Ш. Х.»

Холмса я не видел весь день, но в указанное время он вернулся, хмурый, задумчивый и не в настроении. В такие минуты лучше было его не беспокоить расспросами.

— Эмберли уже приходил?

— Нет.

— Значит, скоро будет, я его жду.

Ждать пришлось недолго, старик явился сразу за ним. На его строгом лице читались крайнее удивление и волнение.

— Мистер Холмс, я получил телеграмму и, признаться, ничего не понимаю, — он передал телеграмму Холмсу, который прочитал ее вслух.

«Приезжайте немедленно. Могу поделиться сведениями о вашей недавней потере. Элман. Дом священника».

— Отправлено в два часа десять минут из Литл-Пэрлингтона, — заметил Холмс. — Литл-Пэрлингтон это, по-моему, в Эссексе, недалеко от Фринтона. Разумеется, вам необходимо срочно выезжать. Скорее всего, это от самого приходского священника, а он наверняка человек ответственный. Где мой «Крокфорд»? [8] Да, так и есть, «Дж. К. Элман, магистр гуманитарных наук. Объединенный приход Мусмур — Литл-Пэрлингтон». Ватсон, загляните в расписание поездов.

— Есть подходящий в пять двадцать. Отходит от «Ливерпуль-стрит».

— Прекрасно. Вам лучше отправиться с нашим клиентом, Ватсон. Ему может понадобиться помощь или совет. Дело достигло решающей точки.

Однако наш клиент, похоже, не особенно горел желанием куда-то мчаться.

— Глупость какая-то, мистер Холмс, — воскликнул он. — Откуда этот человек может что-то знать? Поездка туда будет лишь пустой тратой времени и денег.

— Если бы ему ничего не было известно, он бы не стал посылать вам телеграмму. Срочно телеграфируйте ему, что выезжаете.

— Я, пожалуй, никуда не поеду.

Лицо Холмса приняло строгое выражение.

— Мистер Эмберли, если появляется столь очевидная зацепка, а вы отказываетесь ею воспользоваться, полицию, да и меня лично это не может не навести на серьезные подозрения. Создается такое впечатление, что вы как-то легкомыс ленно относитесь к расследованию.