Через неделю они были в городе Цинциннати, который когда-то был знаменит бойнями и мыловарнями, а теперь – гигантской корпорацией
Где-то неподалеку должны были жить Шушины старые знакомые, лингвист Мацкин с женой Саррой.
– Конечно! – сказал Мацкин, когда Шуша позвонил ему из автомата. – Приезжайте всей компанией, у нас комнат и кроватей много, – мне, кстати, надо узнать кое-что у великого Куропаткина про теорему Ферма. Мы, правда, не в Цинциннати, но часа за два доедете. Город Лафайет, пишется так:
– Я знаю, как пишется Лафайет, – перебил Шуша, – я даже знаю, кто такой генерал Лафайет и как он экспортировал американскую революцию во Францию.
– Этим ты выгодно отличаешься от девяноста девяти процентов американцев, – сказал Мацкин. – Запиши адрес.
Шуша пытался когда-то читать статьи Мацкина, но не мог понять ни слова, кроме предлогов и русских матерных частушек, которые лингвист подвергал семантическому анализу. Одну англоязычную статью Мацкина архитектор долгое время хранил и с гордостью показывал приятелям, мол, смотрите, с какими умными людьми я знаком. Предметом анализа была частушка:
А для анализа использовалась формула:
Знакомые многозначительно кивали и быстро меняли тему.
– Если вы еще не видели подвала американского дома, – сказал Мацкин, когда они вошли, – осмотр начнем именно оттуда.
Зрелище подвала с гигантским водо- и воздухонагревательным агрегатом с переплетением труб разного диаметра было действительно внушительным. После беглого осмотра остального дома всех позвали к столу.
Шуше была выделена отдельная комната. Он собрался было ложиться, но обнаружил, что у него кончилось снотворное, а без таблеток на новом месте не заснуть. Он спустился в гостиную, где хозяева смотрели программу новостей.
– Где тут у вас ближайшая аптека? – спросил Шуша. – У меня кончилось снотворное.
– А, это совсем рядом, пять минут ходьбы. Пойдешь направо, потом еще раз направо, и ты в нее упрешься.
В аптеке он столкнулся с женщиной, лицо которой показалось ему знакомым. Невысокая, стройная, большие грустные глаза. Она тоже смотрела на него.
– Не узнаёшь? – улыбнулась женщина.
– Хозяйка?
– А имя забыл?
– Конечно, помню! Но Хозяйка лучше, напоминает Хозяйку медной горы. У вас с ней что-то общее. А что ты тут делаешь?
– Живу.
– И Сингер?
– Ты ничего не знаешь? Он умер два года назад.
– О боже! От чего?
– Слушай, что мы тут стоим. Хочешь, зайдем ко мне, познакомишься с моей дочерью. Тут рядом.
Он позвонил из автомата Мацкиным и сказал, что встретил старую знакомую и зайдет к ней минут на пятнадцать.
– Пятнадцать минут? – переспросил Мацкин. – Отлично. Передам Куропаткиным. К завтраку не опоздай!
Хозяйка жила в маленькой квартире на третьем этаже деревянного дома, выкрашенного белой краской, рядом с пресвитерианской церковью. Трехлетняя дочь уже спала и не проснулась, когда они заглянули в ее комнату. Шуша подошел ближе. У девочки было поразительно красивое лицо, темные вьющиеся волосы Хозяйки и светлая нежная кожа Сингера.
– Он умер от передоза, – сказала Хозяйка, когда они сели за стол. Она достала недопитую бутылку калифорнийского каберне со знакомой Шуше этикеткой и разлила остатки по двум рюмкам разной формы.
– Еды нет, извини, – сказала она.
– Я не голодный.
– Вообще его судьба здесь складывалась не слишком счастливо, – продолжала она. – Во многом по его вине. Он был избалован ленинградскими фанатами, считал себя гением. Он действительно был зверски талантлив, но гениальность – это что-то другое. Это не просто очень большой талант, а еще что-то. Интуиция, например. Когда читаешь биографии действительно великих людей, поражает, как им везло в самые критические моменты. Но это не везение, это интуиция.
– А что случилось с Сингером?
– Он хотел сказочного успеха, но у него не было интуиции. У меня, кстати, есть. Я, например, чувствовала, что сегодня тебя встречу, и очень этого не хотела.
– Почему?
– Боялась.
– Чего?
– Драмы. У тебя семья, дети, начнутся надрывы. Как ты ко мне относился, я всегда знала, но мне было не до тебя.
– Как я к тебе относился?
– Видишь? Я даже