Новых поручений пока не было, но Фродо уже знал, чем заняться. Подшивку журнала "Пегас" он разыскал среди таких же некогда популярных и не очень популярных изданий в тонкой обложке. Лет пятнадцать назад после дарование гражданских свобод и смягчения цензуры, они расплодились, будто грибы после теплого летнего дождика. На желтых страницах дешевой бумаги изливали душу, философствовали, до хрипоты и ненависти спорили. Теперь, когда короткая волна ренессанса уступила место прагматичному и деловому прогрессу, классики и дилетанты той поры канули в небытие вместе с эпохой. Культурная публика по утрам читала новости в газетах, вечером ходила в театр на водевили. Наверное, лишь сами авторы изредка перечитывали дорогие их сердцу строки. Те, кто раньше скрещивал дуэльные перья на журнальных страницах, продолжали споры за кружкой пива. А труды их мирно соседствовали и покрывались пылью на архивных полках.
В списке, который все еще лежал на рабочем столе Фродо, было помечено, что Алехо продолжал свои литературные опыты в "Пегасе". Стряхивая с обложек пыль, архивник пролистал оглавления и выбрал его самый последний рассказ, и с первых же строчек почувствовал, что возможно найдет здесь ключ к загадке судьбы Алехо.
Глава 14
Написанная от первого лица "Исповедь аристократа" явно была повествованием автобиографическим, с максимальной долей искренности и прямоты, что может допустить, рассказывая о себе, автор. В маленькой домашней библиотеке Фродо было несколько трудов известных мыслителей. Так что, основы диалектики он знал, и в очередной раз убеждался в правильности ее умозаключений. Испокон веков "царица философии" с каким-то бесовским куражом разрушала усилия людей, обращала достоинства в недостатки, стабильность в хаос, подарки судьбы в начала грядущих бедствий. Все это почти хрестоматийно проявилось на судьбе Алехо. Мальчик вырос, не зная нужды, и получил великолепное образование. С раннего детства его обучали благородным манерам и высоким наукам. Но то, что люди, сражаясь за место под солнцем, словно деревья в густом лесу душат и теснят друг друга, он понял, только успев наделать огромное количество порою непоправимых ошибок. Будучи от природы смелым, Алехо от борьбы не убегал, но представляя ее чем-то вроде рыцарского поединка, где победитель благородно протягивает поверженному противнику руку.
Кроме знания прозы жизни, выросшему в ухоженном парнике существу не хватило того, что с избытком получают куда менее обеспеченные люди. Пробегая в памяти детство, автор несколькими яркими штрихами вывел образ матери – светской львицы, оставившей ребенка на попечение деда. Крик не разделенной деткой любви дрожал между строк, и отзвуки его ложились на всю дальнейшую судьбу героя. Недополученную любовь он потом пытался найти у светских красавиц, подсознательно вытаскивая из детских воспоминаний подзабытый образ. Естественно, что разочарования были неизбежны.
Еще одна, но уже чисто платоническая привязанность, тоже принесла боль. Читая о резвом "златокудром ангеле" сестренке, Фродо заранее предвидел это. Сам же автор начал прозревать, только когда Нинель, по злому капризу судьбы, до беспамятства влюбилась в его бывшего одноклассника Крысенка Криса. Ругая себя за то, что сам же их познакомил, Алехо вынужден был смириться. И оказавшись в роли главы семьи после смерти деда, скрепя сердце, дал согласие на брак.
Образ деда автор вывел с искренним покаянием и болью. Этот властный и порой даже деспотичный старик, наверное, был единственным, кто искренне любил Алехо. Он фактически заменил ему отца, которого тот лишился в раннем детстве. Капитан императорского флота без вести пропал в тропических широтах, где намеревался утвердить власть короны среди дикарей-людоедов и прославить очередным подвигом род де Кальве. Сыну от него остался только портрет в галерее и несколько смутных детских воспоминаний. А дед, несмотря на занятость семейными делами и государственной службой, всегда был рядом. Иногда даже находил время и правильные слова для непутевого внука, которые тот обычно пропускал мимо ушей. И до последних своих дней он оставался стеной, за который всегда можно было укрыться.
Свое увлечение вольнодумством автор описал с ядовитым сарказмом, не жалея ни себя ни "товарищей по борьбе". Красочно изобразил страх и растерянность "карбонариев", попавших в лапы тайной полиции, а капитана де Моро ( названного в исповеди лейтенантом Морисо) вывел циником и негодяем. Спасать Алехо от этого страшного человека опять пришлось деду, что окончательно подорвало здоровье старика. Стена, в которой часто видел помеху свободе, в одночасье рухнула, оставив один на один с враждебным миром.