Архивы Дрездена: История призрака. Холодные дни

– Что-то должно произойти сегодня ночью, – проговорил я. – Источник подвергнется нападению. Вы знаете, что произойдет, если его вскроют. Множество людей пострадают за очень короткое время. А в долгосрочной перспективе… я не уверен, что может случиться, но почти убежден, что ничего хорошего не последует.

Титания слегка склонила голову к плечу. Это напомнило мне орла, рассматривающего свою жертву и решающего, стоит ли рухнуть на нее из занебесного ниоткуда.

– Я пытаюсь сделать так, чтобы этого не случилось, – продолжал я. – И из-за характера данной… проблемы… я не могу доверять никакой информации, поступающей ко мне от людей, на которых работаю.

– А, – произнесла она. – Ты хочешь, чтобы я вынесла решение, касающееся моей сестры.

– Мне нужен кто-то, кто знает Мэб, – сказал я. – Кто-то, кто знает, что события начали развиваться. Кто-то, кто знает, действительно ли она… э-э-э… изменилась.

– Почему ты думаешь, что я располагаю знанием, которого ты ищешь?

– Потому что видел, как вы готовились к битве у каменного стола, годы тому назад. Вы с Мэб равны. Я чувствовал вашу силу. Такую силу невозможно обрести без знания.

– Это правда.

– Мне нужно знать, – настойчиво повторил я, – в здравом ли Мэб рассудке? Она… она все еще Мэб?

Титания снова превратилась в статую – надолго. Потом повернула голову и посмотрела в сторону озера:

– Я не знаю. – Она искоса взглянула на меня. – Мы с сестрой не обменялись ни единым словом со времен, предшествовавших битве при Гастингсе. Это почти не уступало тысячелетию отчуждения. Дисфункция эпического масштаба. Как раз тот тип семейного напряжения, в который здравые люди не суются.

– Я собираюсь влезть в ваши семейные дела, – сообщил я. – Потому что я до смерти перепуган тем, что может случиться, если я этого не сделаю, и боюсь того, что мне приходится вмешаться. Я понимаю, что вы с Мэб враги. Понимаю, что, если она скажет «черное», вы скажете «белое», – так уж оно происходит. Но сейчас мы вместе в одной корзинке, летящей в пропасть. И мне нужна ваша помощь.

Титания наклонила голову в другую сторону и сделала шаг ко мне. Я едва не выскочил из круга. Я не хотел бы этого делать. Не думаю, что он надолго обеспечит мою безопасность, если она решит, что хочет напасть на меня, но пока он нерушим, это означает, что ей пришлось бы потратить кое-какое время, чтобы уничтожить защиту, – время, за которое я мог бы ее атаковать. Это означало также, что если я сделаю первый замах, то сам разрушу защиту круга – мое единственное преимущество. Она посмотрела мне на ноги и снова – выжидательно – на меня.

– Эм… – снова подал я голос. – Так вы поможете мне?

Что-то промелькнуло на ее лице, когда я сказал это, – эмоция, которую я не смог определить. Может быть, эмоция, незнакомая людям. Внезапно она развернулась и, как мне показалось, впервые стала рассматривать место, в котором мы находились.

– Посмотрим, – сказала она. Снова поворот ко мне, напряженный взгляд. – Почему ты пришел именно сюда, чтобы вызвать меня?

– Это птичий заповедник, – пояснил я. – Уголок природы для сохранения жизни и красоты. И птицы для меня как-то связаны с Летом. Будущим летом на юге будет зима, и они вернутся. Я подумал, что это может оказаться близко к некоторым землям Лета в Феерии. И что вам будет легче выслушать меня.

Она медленно повернула голову, словно вслушиваясь. Не было никаких звуков, не считая белого шума тысяч птичьих крыльев.

– Но это не только заповедник. Это место для… непристойных связей.

Я пожал плечами:

– Здесь только вы и я. Я решил, что если вы захотите меня убить, то сумеете сделать это, не причиняя вреда никому из посторонних.

Титания кивнула, выражение на прекрасном лице стало задумчивым.

– Что ты думаешь о мужчинах, которые приходят сюда для встреч друг с другом?

– Хм, – сказал я, чувствуя себя несколько выбитым из колеи. – Что я думаю о геях?

– Да.

– Трахай и давай трахаться[39]. Примерно так.

– В каком смысле?

– В таком, что ко мне это не имеет никакого отношения, – пояснил я. – И не мое дело, чем они там занимаются. Я не лезу к ним в гостиную, чтобы там получать удовольствие с женщинами. А они не приходят ко мне, чтобы заниматься в моем доме с другими мужиками тем, чем они там занимаются.

– Ты не считаешь, что делать это – аморально?

– Понятия не имею, – сказал я. – Меня это по большей части не касается.

– Почему?

– Потому что даже если они и делают что-то аморальное, я был бы идиотом, критикуя их, ведь и сам весьма далек от совершенства. Курить – самоубийственно. Пьянство – саморазрушение. Выходить из себя и орать на людей нехорошо. Врать нехорошо. Изменять партнеру нехорошо. Воровать нехорошо. Но люди постоянно так поступают. Как только я пойму, как стать совершенным человеком, я получу право читать лекции этим людям насчет того, как им проживать свои жизни.

– Странное отношение. Разве ты сам не «всего лишь человек»? Разве ты не обречен на несовершенство?

– Вот, теперь вы схватываете идею, – сказал я.

– И ты не расцениваешь это как грех?

Я пожал плечами: