Архонт Варанги (СИ)

— К чему нам и дальше губить своих воинов здесь у порогов, — продолжал князь, — пусть боги рассудят нас на острове Перуна. Там, у заповедной пещеры, мы станем вместе и принесем жертву Черному Змею.И пусть он сам даст знак, кто из нас прав — если ты, то русы отдадут твоим сынам всю греческую добычу и весь полон, что взял мой сын в землях касогов, тоже будет твой. Но если прав окажусь я — печенеги снова пойдут под моим началом, как тогда, у стен Царьграда и будут верны мне и моим людям.

Куркуте оглянулся — так быстро, что молодые печенеги не успели скрыть жадный огонек в своих очах, — потом вновь перевел взгляд на Святослава и медленно кивнул.

Два войска, русское и печенежское, ехали на юг левым берегом Днепра. Вот и Змеиный Остров, раскинувшийся ниже всех порогов — словно огромный ящер, всплывший из глубин и окаменевший под лучами солнца. Высокий и лесистый, остров напоминал дракона, где самым высоким место стала «макушка» чудовища, а самым низким — поросший густым кустарником «загривок». Переправившись по спущенным по течению лодьям, лучшие воины обоих народов сопроводили своих предводителей на западный берег у «головы» острова-дракона. Здесь же, у самой воды, виднелся черный зев огромной пещеры. Над входом виднелись почти стертые барельефы причудливого вида, с едва угадывающимися сюжетом: змеевидные создания, сплетающиеся в объятьях; могучий мужчина, с луком в руках, встречавший статную женщину со змеиными хвостами вместо ног. Никто уже не помнил, кто и когда оставил здесь эти изображения — греки? скифы? киммерийцы? — но с давних пор это место считалось одним из самых святых для всех обитающих здесь народов от готов Германариха до русов Олега и Игоря.

Уже смеркалось, когда русы и печенеги разожгли огромный костер перед входом в пещеру. Печенеги подвели к костру белоснежного красавца-коня и Куркуте, — откуда только сила взялась в этом тщедушном теле? — ударом клинка отхватил ему голову. Алая кровь хлынула в костер, шипя и пузырясь на раскаленных углях, пока младшие шаманы, подручные бхакши, сноровисто разделывали конскую тушу для обрядовой трапезы. Князю же подвели челядина, купленного на Белобережье, и Святослав, оглушив невольника обухом топора, столкнул тело в бурлящую черную воду. В следующий миг князь сбросил с себя и всю одежду, оставшись в чем мать родила, и позволяя стоявшей рядом Предславе умастить его тело тайными зельями. А потом и сам князь, отстранив жену, встал между костром и пещерой, отважно глядя в пахнущий змеиной сыростью холодный черный зев.

— Боже Перуне, Бог над Богами, единый в небе, на земле и в подземном царстве. Летаешь ты в небесах трехглавым Черным Змеем, повелевая грозами и тучами, на землю дождем проливаешься, из недр земных восстаешь Змеем Древним, Богом Глубинным — зов мой услышь, разреши наш спор: кто Правды держался, кто по Кривде сбился. Слово мое крепко, слово мое твердо — коль неправда за мной, так и карай меня здесь же.

Рядом с ним что-то зашевелилось — это возле князя встал Куркуте, также совершенно голый, хотя это было понятно и не сразу — столь густо покрывала тщедушное высохшее тело черно-красная роспись из волков, орлов и неведомых чудовищ.

— Аджаак, Змей Глубин, — выкрикнул он, — именем Высокого Неба, низвергнувшего тебя, но оставившего власть над всей ширью подземной, взываю к тебе и прошу рассудить нас с этим русом — кто из нас верен Правде Огненной, а кто пошел путями Врага.

В речи Отца Печенегов, потомков народа кангаров, звучали отголоски древней веры, привнесенной пророком Света и Огня, учение которого, в свое время, приняли далекие предки наставников бхакши Куркуте. От них он воспринял и предание о великой брани между Богом Света и Богом Тьмы, одним из обличий которого был трехглавый змей. Но за словами Святослава таилась мудрость, тянущаяся от первых жрецов Грома и Железа, учившихся у еще более древних болотных волхвов Змеи. Громовержец может сразить Змея, но омывшись его кровью, перерождаясь, сам становится подобен поверженному Врагу. В змеином же обличье он проникает в дома своих избранниц, чтобы породить на свет новое племя полубогов-змееборцев. И так замыкается круг, словно Змей, кусающий собственный хвост, величайший из всех образов миропорядка.