Свою клятву, именем Христа, принес и Иоанн Цимисхий, причем схожесть обоих договоров сверил присутствовавший при русском войске корсунянин Калокир. Цимисхий не настаивал на выдаче княжеского побратима, обязав только патрикия никогда не претендовать на ромейский престол. Впрочем, Калокир все равно не собирался возвращаться в родную Корсунь — и недобрый взгляд, мимолетно брошенный Цимисхием, лишь утвердил грека в этой мысли. Ничего, в Тмутаракани, под рукой молодого княжича Звенко, Калокир рассчитывал найти себе новое применение, наставляя молодого руса в хитросплетениях имперской политики на северном берегу Русского моря. Взамен же за жизнь побратима Святослав, скрепя сердце, не стал требовать выдачи болгарского царя Бориса — тому, уже лишенному отцовского царства, оставалась тоскливая, но все же жизнь очередного почетного заложника в Городе Царей.
— Вы оба схватили друг друга за глотки, — сказал на это Калокир, — Цимисхий держит у твоего горла нож Бориса, а ты у него — мою спату. Что же, такой обмен может стать залогом мира, что будет крепче любой клятвы.
Договор был скреплен и клятвами, во время которых, император в присутствии священника торжественно поцеловал крест и поклялся на Евангелии, что сдержит свое слово. Русы же отметили заключение договора по-своему: чтобы не пугать христианских союзников сверх меры, на этот раз обошлись без требы человеческой кровью, принеся в жертву богам лишь быка да коня. Затем состоялся обмен пленными — болгары, пожелавшие остаться во владычестве цесаря, уходили к югу от Старой Планины, тогда как те из болгар, что держались старой веры, могли поселиться во владениях Святослава. Сам же он обязался больше не чинить разрушений храмов и убийств священников, взяв только с них слово, что и они не станут посягать на языческие кумирни. После этого, Святослав, взяв малую часть дружины, отправился на север, навестить стольный Киев и другие города своей огромной державы. Вместе с ним отправились Свенельд и жена Предслава, сопровождаемая свитой из поляниц: воинственных женщин, что отправились в поход русов и которые, облачившись в доспехи, наряду с мужами сражались с греческим войском. В Доростоле же остался воевода Волк, как наместник великого князя, а также те из болгарских бояр, что оставались верны Старым Богам. Дромоны же императора повернули на юг, возвращаясь в Константинополь.
— До сих пор не верится, что мы дали ему уйти, — ворчал Варда Склир, — может, еще не поздно, басилевс? Найдутся люди, что шепнут слово-другое пацинакам, чтобы подстерегли барса на пути домой, так чтобы он не увидел Киева. Да и в самом Киеве не все будут рады его возвращению.
Он говорил это, уже сидя в каюте на корме самого большого дромона, что шел во главе императорского флота. Здесь же, кроме него, восседал лишь сам Цимисхий, уже сменивший позолоченные доспехи на расшитые золотом шелковые одеяния. Стараниями лекарей он уже полностью оправился от раны и сейчас, вместе с самым верным своим полководцем, распивал из золотых кубков македонское сладкое вино, заедая его засахаренными фруктами и орехами.
— Нет, Варда, — задумчиво покачал головой Иоанн, — нет, ты не прав. Хотя бы потому, что если мы это сделаем, тот Волк, что он оставил на страже в Доростоле перережет всех христианских агнцев, сколько их не осталось в подвластной россам Мисии.
— Так убьем и его, — белые зубы хищно блеснули в черной бороде, — сейчас россов там всяко меньше. А мисян — да кто их считает. Те, кто уцелеет всяко будет послушнее нам.
— Тебе никогда не стать басилевсом, — усмехнулся Иоанн, подставляя золотой кубок, который раб тут же наполнил вином, — император должен знать, кого и где ему лучше использовать в своих целях. Я ведь не лгал, когда говорил, что россы — не самый страшный наш враг. Если этого врага сделать другом — сам подумай, сколь грозными мы будем остальным нашим противникам?
— Как бы этот барс потом не оскалил свои клыки уже и на нас, — хмуро покачал головой Фока, — разве можно верить варварам, особенно этим.
— А вот это уже наша забота, — улыбнулся Цимисхий, — если мы оказались неудачными охотниками, так может из нас получатся умелые укротители. Выпьем же, чтобы все задуманное удалось и чтобы взятый на службу зверь ярился лишь на наших врагов.
Он одним махом опрокинул кубок и вновь подставил его под кувшин виночерпия. Помимо многих достоинств, которыми льстивые придворные летописцы наделяли императора Цимисхия, они осторожно признавали за ним и определенные недостатки, первым из которых было невоздержанность во хмельном. В походе, во время чудовищного напряжения, вызванного тяжелой войной, император еще сдерживал себя, но сейчас, когда война осталась позади, он позволил себе расслабиться, в предвкушении по-настоящему пышного празднества в термах Константинополя.