Арктические зеркала: Россия и малые народы Севера

Иными словами, присоединение было легитимным, потому что в нем нуждалось Российское государство. А присоединение к Российскому государству было легитимным благодаря коренным народам. Вернее, 1) поскольку на «больших, никем не освоенных территориях», на которые «никто… не претендовал и никто… не защищал», практически не было коренного населения; 2) поскольку коренные народы были слишком плохо вооружены и плохо организованы, чтобы оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление^{1222}; 3) поскольку коренные народы согласились платить ясак, а «сбор и уплата ясака служили в те времена признаком подчинения народности тому или иному государству»^{1223}; 4) поскольку коренные народы радушно приняли новопоселенцев ради предложенных ими полезных товаров и защиты^{1224} и, наконец, 5) поскольку коренные народа были слишком отсталыми, чтобы самостоятельно развиваться или правильно использовать природную среду. Русские открыли новые территории для науки: нанесли на карту огромные пространства, заложили рудники для добычи полезных ископаемых, описали растения и животных, взялись за изучение коренного населения. Но, самое главное, они направили коренное население на путь прогресса, познакомив его с новыми орудиями труда и новым оружием, разрушив устаревшие родовые институты, распространив земледелие, усовершенствовав торговлю, предотвратив межродовые военные столкновения и заложив основу для начальных стадий национального развития. Наложение ясака привело к значительно большей, чем прежде, политической стабильности и большему равенству (для мужчин). Даже христианизация была важным шагом в правильном направлении^{1225}.[97]

Но разве нельзя было использовать те же аргументы для оправдания всех форм колониализма? Нет, нельзя. Публикации 1920—1930-х годов, в которых утверждалось, что российский империализм был, по меньшей мере, не лучше западного, были изъяты из продажи, тщательно переписаны^{1226} или, как в случае с посмертным изданием работ Бахрушина, обезврежены с помощью многочисленных редакционных поправок^{1227}. Впрочем, никто и не пытался доказать, что западный колониализм был таким же благотворным, как российские «Великие географические открытая». Суть дела — возможно, это и было величайшим открытием (или, скорее, повторным открытием националистической формулы столетней давности)^{1228} — заключалась в том, что русская экспансия была уникальна по своей действенности и щедрости — «в противоположность паразитической колонизации Нового Света англосаксами и испанцами, которые использовали для этой цели отряды авантюристов, бродяг и преступников»^{1229}.

Первой причиной было то, что русские всегда были более западными, чем сами обитатели Запада, т.е. более развитыми в культурном и техническом отношении. В эпоху покорения Сибири, например, большинство русских были «рационально мыслящими» или даже «просвещенными» людьми, в то время как «в Германии… столетие спустя … вся жизнь народа была полна всевозможных суеверий»^{1230}.[98] Поэтому западный империализм, в отличие от российского, «вел к экономическому и культурному застою» или даже «отбрасывал далеко назад» находившиеся под его влиянием народы^{1231}. Во-вторых, — и это было самым важным — русские были просто лучше как люди. «Трудолюбивый, гуманный, великодушный русский народ» уважал коренных жителей, помогал им, вступал с ними в смешанные браки и протягивал им руку в общей борьбе против несправедливости^{1232}. По отношению к самим коренным народам это означало, что, хотя их больше не считали равными русским, отсчет их движения по пути истинного прогресса можно было начать за триста лет до Октябрьской революции.

Иными словами, это означало, что с исторической точки зрения первобытное «прошлое» аборигенов Сибири заметно сократилось во времени. Даже если их подлинное настоящее и не могло начаться до Октябрьской революции, в истории этих народов появился длительный «ветхозаветный» период, предшествовавший истинному Откровению, — период перехода от тьмы к свету, от прошлого к настоящему, от хаоса к порядку. Первый, первобытнообщинный и относительно статичный, период был предметом изучения этнографии; второй, колониальный и динамичный, должны были изучать историки (России). Но как быть с изучением современности? Можно ли было рассматривать коренных северян обособленно от прочего населения Советского Союза? Русские, разумеется, были избранным народом, но существовали ли качественные различия между различными нерусскими трудящимися? Были ли равноправные народы по-прежнему «национальными по форме», и если да, то что это значило и кто мог судить об этом — особенно с тех пор, как единственным убежищем этнографов стало изучение предыстории (или, что то же самое, истории доклассового общества)? Или это убежище было временным?