В последние месяцы 1948 г. театр побывал за полярным кругом в п. Новый Порт, куда железную дорогу так никогда и не провели. От этих «гастролей» у Лазаря Шерешевского остался тяжелый осадок: «Наша эстрадная группа в самом конце ноября 1948 г. была посажена на самолет ЛИ-2 и отправлена для обслуживания заключенных прямо в Новый Порт. Мы концертировали, живя в жутких совершенно землянках. Туда еще летом на лихтерах и баржах завезли заключенных по Обской губе. Трассу, конечно, еще никто там не строил. Какая там трасса! В Щучьем что-то начали. Но лагеря уже были. А в Новом Порту ни одного метра трассы не было проложено, готовили неизвестно что. И нас туда законопатили, там должны были держать две недели, а потом вывезти обратно в Абезь».[82]
Работа театра руководством стройки оценивалась положительно, заместитель начальника Северного управления В. Боярский в докладе по итогам обследования лагподразделений в декабре 1949 г. указывает: «Огромную работу по культурному обслуживанию заключенных провели бригады и джаз-ансамбль артистов Дома культуры (Театр Северного управления лагерей. —
В 1949–1950 гг. музыкально-драматическая труппа недолго, но с большим успехом работала в помещении городского театра Игарки. В Игарке произошел своеобразный курьез — местный театр не выдержал конкурентной борьбы в соперничестве с лагерным учреждением. «В то время, когда мы переехали в Игарку, там был городской театр имени Веры Николаевны Пашенной. Мы сыграли «Холопку» в первый же день приезда — и этот городской театр расформировали. Ни одного билета не смогли продать на их спектакли, а у нас не достать было билетов. У нас ведь была оперетта, джаз, драма. Весь репертуар был заполнен», — вспоминал заведующий литературной частью театра Лазарь Шерешевский.[83]
На сцене заполярного театра шли оперетты из репертуара прежних лет и были поставлены новые: «Запорожец за Дунаем», «Наталка-Полтавка», «Цыганский барон», сцены из «Лебединого озера», «Русалки».
Драматическая труппа продолжала работать над русской классикой — ставили «Последнюю жертву» А. Островского, «Двенадцать месяцев» С. Маршака, небольшие интермедии по рассказам А. П. Чехова, скетчи. Как отмечал Роберт Штильмарк, «в театре, бывало, давали по два спектакля в день: утром и вечером. Это требовало усиленных репетиций. Раньше других слабели артисты балета — сперва танцовщики-мужчины, потом и балерины. Заболевших ставили на УДП (усиленное дополнительное питание, в переводе на реалистический язык — “умрешь днем позже”), но это было столь слабым подспорьем, что театр и зрители несли потерю за потерей».[84]
Порой вокруг театра происходили абсолютно удивительные вещи. Однажды среди сваленного на берегу реки Игарки трофейного хлама заключенные актеры обнаружили не что иное, как сценический реостат Дрезденского оперного театра. Вывезенный по репарациям из Германии, он был по ошибке доставлен в Красноярск, а оттуда «сослан на север», где и был выброшен в утиль как ненужный мусор. Реостат вытащили и отремонтировали, через месяц он стал работать не хуже, чем в Дрездене. «Именно с помощью этого реостата и обыкновенных кулисных и осветительных устройств спектакль “Двенадцать месяцев” стал потрясающей сценической феерией. На глазах у зрителей волшебно расцветали фантастические цветы, а в их чашечках вспыхивали разноцветные огоньки под волшебную музыку, написанную заключенным композитором и пианистом (который сам и дирижировал в этом спектакле). Таяли на сцене льды над омутом и бежала ветровая рябь по озерному зеркалу, деревья зеленели, желтели и сбрасывали листву, снег устилал лесную опушку, и, пока маленькая падчерица, прекрасно сыгранная заключенной девушкой Леночкой, “кружила” по лесу в снежной метели, прежде чем начать свой монолог, театр бушевал от оваций…» — рассказывал очевидец постановки.[85]
Таких невероятных, непредсказуемых удач оказалось немало в истории БТТ (большого тюремного театра), как порой с горькой усмешкой именовали свое учреждение заключенные актеры.
Актеров и режиссеров театра время от времени направляли на общие работы, чтобы не забывали, к какому сословию они в данный момент принадлежат. Театральная труппа в полном составе выходила разгружать, таскать, строить. «Частенько поднимали ночью по сигналу аврала на разгрузку угля. Производилась она пудовыми лопатами с железнодорожных платформ в Абези, а в Игарке — с барж. После разгрузки требовалось еще «очистить габариты», то есть отбросать угольные холмы в сторону. В Игарке, разнообразия ради, поднимали театр на разгрузку леса, то бишь на катание балансов при лесной бирже. Бывали и срочные работы по лагерю, когда, например, после ночной пурги требовалось отвалить наметенные снежные горы от ограждения зоны. Расчистка этих снежных завалов требовала от артистов изрядного напряжения сил, хотя учитывалась по категории самых легких работ», — вспоминал позднее Роберт Штильмарк.[86]