Арлекин

Он опустил руку в сторону двери ладонью вниз, и ладонь впервые не рассекла, а напутственно огладила воздух – Малиновский улыбался! И эта необычная улыбка, чуть приоткрывшая тонкие губы, и лукавые, незнакомые прежде искорки в глазах префекта поразили Ваську больше всего услышанного.

– Трудно, но торопись не спеша, и ты достигнешь успеха. А он сладостен, правда? Разве не приятно было слышать похвалы твоему «Язону», сиречь тебе самому? Тебе, тебе, а не мне. В твоих глазах смущение, и я понимаю его причину, но успокойся, моя роль ничтожна и велика – роль учителя, объяснившего и подтолкнувшего поэта, но не более того. Упорство, упорство и труд нужны в достижении благой цели, и ты станешь тем, кем пожелаешь. Иди же и помни, что твой наставник ждет тебя и желает только добра…

Зло часто облачается в одежды невинности. Но ведь и строгость бывает дальновидно мудра.

Баран – вожак, вспоминал Василий, но случается, идущий впереди – предатель, заводящий стадо в ворота бойни. Ах, почему же до конца боится он отдаться в руки Малиновскому? Отчего кажутся опасными эти доверительные речи? Ведь отец Платон и раньше хвалил, а в нужный момент поддержал с пьесой. Оказывается, не зря приглядывался к нему префект – он терпеливо выжидал своего часа. Но почему, почему не сразу стал помогать, как это сделал отец Илиодор, прямо и честно выделивший из всего класса? Почему увел в кабинет, закрылся, словно стыдится сближения с ним? Прошлый наставник никогда не говорил о своей любви, но Василий с первого же дня знал о ней, почувствовал ее. Как бережно опекал его отец Илиодор, и как странно и таинственно делает это теперь Малиновский.

Действительно, каждому свой удел, продолжал размышлять он. И приятно было ощущать себя избранным, но до конца не мог он поверить в искренность отца Платона – слишком велика была старая неприязнь.

Почему? Почему? – в который раз задавался он вопросом. Разве можно все оправдывать его даром? Но внимание льстило, грело сердце.

Чем провинился Ильинский? Никакой наговор не мог отвратить его от Ивана, и он благодарил Бога, что смолчал, не рассказал правды об их дружбе префекту. Тайна, тут скрывалась какая-то не поддающаяся разгадке тайна, и мысли о ней неустанно свербили мозг. Дела ради веры – выходит, можно оправдать любой поступок… Страшно и думать было, куда могут завести столь воинственные, но соблазнительные доводы.

«Человек оправдывается верою, независимо от дел закона», – любил цитировать Писание Иван. Он говорил о вере просто, без всякой таинственности, и не связывал дела веры с делами государственными, о чем не раз намекал Малиновский. Для Ильинского, как и для Кантемира, знания и разум никак не зависели от вероисповедания и веры, одно от другого не зависело или зависело естественно, как естественно было дышать, пить, спать, радоваться утреннему солнцу.

И все же, все же префект тоже желал добра, это видно было по тому, как он улыбался, назвав себя Василиском! Значит, он умеет быть и другим и не всегда похож на карающую единицу. Но он боялся впасть в грех, и чудилось, что префект подталкивает его к пропасти, и замирала душа, но неожиданно добрый, доверительно мягкий голос звучал в ушах, и оттого рождалось внутри сладостное томление безволия, и оно успокаивало, и беспричинный страх проходил.

А обещания? Что стоили одни обещания! Он даже боялся думать о них – учиться за границей, о! Это была недостижимая мечта!

Ведь не фискалом же ставит его префект. Он ничего не требует взамен тайной дружбы, только понимания его учительского пути. А что до разногласий с Ильинским… Он вспоминал яростные отповеди Малиновского еретикам-протестантам и никак не мог уразуметь, в чем же виновен Иван или Феофан Прокопович, поставленный во главе православной Церкви российской самим императором? Нет, видимо, пока он не в силах разгадать этот главный секрет академии.

Теперь, когда он знает так много, другими глазами станет он глядеть на дела префекта, ведь Малиновский сравнял его с собой, доверился. Истинная правда, что большинство учеников и не помышляют об учении, мечтают скорей кончить академию и получить приход. А цель… Ясно было одно – теперь он связан тайной с наставником, на этот счет проскользнул запрятанный в слова приказ, и ею не имеет Василий права делиться даже с Алешкой, ни с кем. Он один все разузнает. А пока от него зависит, принять предложенное или отказаться от него, если тут зарыт подвох. Остается только ждать и надеяться и как можно лучше выполнять наказ императора. Петрова воля определила его судьбу, а что будет далее, подскажет время.

11