Арлекин

Сэр Тоби поднялся, пошатываясь, добрался до "кактуса" и приподнял заднюю ногу у его основания. Ожила псина... Арлекин невольно взглянул на себя: "Боже!.." Свитер и штаны обгорели спереди и рассыпались прахом. Оставшееся прикрывало спину и зад, лоскутья держались на ремне и вороте свитера. Нижнее белье хотя и уцелело, но стало грязным, рыжим и ломким. Похрустывало бельишко, но, к счастью, держалось.

Была надежда что-нибудь отыскать в здешних запасах, но вспомнилась канистра с водой, банки с тушенкой - снова вспыхнула, иначе не назовешь, дикая жажда. Арлекин спрыгнул в каптерку и принялся рыться в мешанине брезентов, тряпья и железа. К утру отыскал все: воду и "второй фронт" американскую свинину, два полушубка, которые решил превратить в непритязательную, но теплую одежду, годную для бодрствования и для сна, на все случаи жизни... Жизни? Ну да... И вероятной смерти...

Банки отложил. Есть не хотелось, но вода... Вода преобразила его. Арлекин принялся мороковать над полушубками.

- Маскарад продолжается, милая Красотуля... - шептал, поглядывая на океан. Он маслено поблескивал, серые тени стлались по воде: поверхность чиста и бескрайна. - Твой Арлекин меняет обличье и одевается в овечьи... в бараньи шкуры. Таковы прихоти этой войны.

Чтобы просунуть ноги в рукава полушубка и укрепить на себе "штаны", пришлось рукава надрезать, воротник подтянуть лямками к шее и туго перепоясаться. Второй полушубок, надетый "по-человечески", сидел совершеннейшим колом.

"Никакой я не Арлекин, нет, - Топтыгин. Мне бы на ярмарку - людей тешить, а я, дурак, пузыри пускаю! - Он похлопал себя по толстым бокам. Зато в этих шкурах радикулит не страшен... - Подумал-то будто с усмешкой, но вспомнил радикулит погибшего капитана, и потянулась невеселая цепочка аж из Хваль-фиорда, когда "мухомор" чехвостил помощника за "отвлекающий момент" и калил поясницу утюгом. - Теперь вот, да... Осколком доконали, стервятники, а я, ученик верный, приготовил огненное погребение, как какому-нибудь гунну или скифу!.. - Уж и не помнил Арлекин, чьих же это вождей сжигали на кострах с конем и рабами, и не хотел сравнивать капитана с печенегом, но в приступе самобичевания снова и снова казнился, вспоминая подробности минувшей ночи. Команда... - бормотал, прилаживая веревочки к полушубку. - Не рабы, нет... Хорошие мужики подобрались в экипаже, а я их... С погибшим погибли, да... Смерть приняли, остались с ним до конца, а я... я улизнул..."

- А ты, пес, как смотришь на жизнь? - спросил устало и смял пальцами загривок. - С презрением? - Сэр Тоби наклонил голову и ощерился. - Смеешься?

Зря... Давай-ка, Сэр, отведаем "второго фронта", а после - вздремнем.

Нашлась свайка, и пока Арлекин ковырял банку, Сэр Тоби ждал, не мигая следил за его руками. В каптерке пес чувствовал себя гораздо увереннее, чем наверху, но все равно льнул к человеку. Да и тот чувствовал себя спокойнее рядом с собакой.

День миновал. Принялись устраиваться на ночь. Пес сразу уснул, Арлекин маялся. Какой уж тут сон? Разве уймешь нервы, когда в голове каша, мысли толкутся, мысли не отпускают и, появившись именно по ночам, в минуты относительного покоя, начинают безжалостно судить тебя за мнимые и явные промахи и ошибки. Хотя он не видел просчетов в своих действиях, собственная вина в гибели судна и людей казалась очевидной, и потому не исчезало пламя, колыхался перед глазами рыжий занавес, за которым навсегда остались укоряющие взгляды товарищей.

Тяжелое забытье сморило под утро.

...Что-то происходило: слышал неистовый лай, однако не мог выкарабкаться из липких пут сна. Они не отпускали, обволакивали сознание, вязали руки-ноги и даже искажали звуки.

Не лай - смех, хриплый человеческий смех, весь - издевка и самодовольство, заставил рвануться под дверь и ухватить за ошейник остервеневшую собаку.

Был миг, показалось - все еще сон! Немец - порождение измученного мозга, встряхнешься - исчезнет. Не исчез: мостится наверху, устраивается, с улыбкой постукивает о колено самым что ни на есть реальным стволом "вальтера", который завораживал отчетливостью черной дырки с крохотным бличком на срезе дула, угрожал неожиданностью выстрела.

Комок в горле. Провалился - и снова сухо. Точно клеем схватило гортань, потом дернулось сердце, и Сэру Тоби что-то передалось от хозяйской руки рванулся, качнул Арлекина.

- Sitz! - Пистолет указывал на чехлы, но почему бы не сделать вид, что не понял приказа? Ч-черт, сообразить бы, откуда взялся этот "зигфрид"... Летчик? Похоже - обгоревший комбинезон... Греб на плотике и пригреб сюда? Ну да. Сбили. Греб и застал, паразит, врасплох. - Sit! - Немец перешел на английский - пришлось опуститься. - Undress!

Очевидно, владелец "вальтера" изучал язык по солдатскому разговорнику. Слова выскакивали только в повелительном наклонении. Когда Арлекин рассупонился, последовало такое же короткое: "Throw!", и тут же, увидев, что с выполнением не спешат, немец вскинул пистолет и рявкнул на родном, привычном:

- Komm zu mir an! Dalli, dalli!