Арлекин. Судьба гения

Из книги «Сонник, или Истолкование снов, выбранное из наблюдений Астрономических и Физических и по Алфавиту расположенное. Переведено с разных языков для увеселения любопытного общества».

13

Два письма из России пришли 18 октября вместе с очередными депешами, но так и остались лежать нераспечатанными и забытыми на столе в кабинете. Три дня, пока длился нескончаемый поток соболезнующих, Александру Борисовичу было не до политики. Старый князь скончался во сне с 17 на 18 октября 1727 года в своём парижском особняке. Мёртвого обнаружил валедешамбр, пришедший утром по обыкновению брить господина.

Смерть отца не укладывалась в голове, даже лечащие доктора не предсказывали столь страшных последствий, ведь течение болезни приостановилось, и министр, привыкший за последние годы к кризисам и улучшениям, начал выезжать в люди и включился в плетение дипломатических интриг, успешно проводимых с его подсказки князем Александром.

Тем неожиданней явилась мгновенная кончина.

Если бы не секретарь покойного, взявший на себя смелость руководить домом, и молодой Тредиаковский, неотступно следовавший по пятам, Александр Борисович, верно, не вынес бы эти пронзительно пустые дни, – он любил отца и теперь, оставшись один, ощутил всю тяжесть одиночества.

К концу третьего дня поток посетителей заметно поуменьшился, и Александр Борисович взял себя в руки и заставил подняться в рабочий кабинет. Единственное, что он успел совершить за эти траурные дни, – послал курьера с известием в Россию. Ему наказано было скакать без ночлегов, и изрядная сумма, приложенная к щедрым подорожным, должна была возыметь действие.

Следовало начинать жить без руководителя. Сколько б в тайне ни ругал князь медлительного и чересчур осмотрительного отца, он понимал, что всё говорённое и совершаемое им даже в обыденной жизни – плод серьёзных раздумий. «Поспешай не торопясь», – говорил покойный и всегда оказывался прав. Теперь, не имея во Франции официального статуса, он, привыкший к действию, оказался вдруг с подрезанными крыльями. Пока ещё доскачет гонец. Пока там решат, а там не любят торопиться. Состояния неустойчивости, подвешенности между небом и землёй, он, баловень судьбы, ни разу в жизни ещё не испытывал, а потому ощущал какую-то неловкость и собственную слабость. Как-то ещё примут в Петербурге известие из Парижа? Вполне вероятно, если не заступятся верные люди, ему вообще не видать посольских полномочий. А возвращаться сейчас на родину князю не хотелось – там теперь Куракиных не жаловали.

Сведения из столицы последние месяцы поступали весьма и весьма тревожные. После смерти императрицы Екатерины[24], последовавшей шестого мая сего года в девятом часу пополудни от лихорадки, как гласило извещение, на престол взошёл малолетний император Пётр Второй[25]. Пётр – внук Петра. Надежды, связанные с воцарением, быстро развеялись. Присягнув в Париже новому государю, отец и сын Куракины не клялись в верности Александру Даниловичу Меншикову, который и при покойной государыне был далеко не из последних людей у трона, а теперь, как сообщали тайные корреспонденты, и вовсе прибрал бразды правления к своим рукам.

Вот и сейчас медлил Куракин вскрывать письмо: ничего, верно, хорошего оно не предвещало. Сломал печать и прочитал – новости сообщались страшные: в столице начались гонения. Петра Шафирова, возвращённого Екатериной из ссылки и ею же утверждённого президентом Коммерц-коллегии, Меншиков при содействии Остермана[26] отправил в Архангельск заведовать делами китоловной компании; правда, за бароном сохранили звание президента, но именно пустой титул вселял в людей ужас. Ягужинского отозвали[27] с поста посланника в Польше, велели ехать в Малороссию в армию. У Артемия Волынского отняли казанское губернаторство. Он недолго пожил в столице в чине шталмейстера, но сочтено было нужным спровадить его подальше, министром при дворе герцога Голштинского. Но и это столь незначительное место показалось Александру Даниловичу опасным, и несостоявшийся министр и экс-шталмейстер поспешил на юг, в армию, вдогонку Ягужинскому.