Арлекин

— Ну, я бы согласился, — сказал Эдуард, — но по закону он все равно гражданин. Убьете его — будете отвечать по суду. Если уж вы собираетесь рушить карьеру ради убийства одного из них, отчего же тогда не нарушить закон всерьез? Утратить значок, спасая невинных людей от кровососа, готового их сожрать. Вот это будет настоящее. — Южный акцент Эдуарда становился все гуще и гуще, чем глубже он входил в палату. Олафу он махнул оставаться возле двери, а сам подбирался к Дольфу.

Дольф будто не замечал. Он просто стоял, хмурился, будто слушал что-то, чего я не слышала. Крест по-прежнему ровно светился белым.

Дольф мотнул головой, будто отмахиваясь от жужжащей твари, направил пистолет в пол и поднял голову. Крест постепенно угасал, но он все время светился недостаточно сильно для такого нападения. Такое впечатление, что силы Мерсии почему-то не включали освященные объекты настолько, насколько должны были бы. Дольф посмотрел сперва на Эдуарда:

— Все о’кей, маршал Форрестер.

Эдуард, изобразив улыбку Теда, сказал:

— Если вам все равно, лейтенант, мне было бы лучше, если бы вы вышли из палаты.

Дольф кивнул, поставил пистолет на предохранитель и протянул его Эдуарду рукояткой вперед. Эдуард позволил себе выразить на лице удивление, а я не пыталась даже скрыть, насколько ошалела от этого. Ни один коп не отдаст оружие добровольно, и уж меньше всех Дольф. Эдуард взял пистолет.

— Вам все еще не совсем хорошо, лейтенант Сторр?

— Сейчас нормально, но если этот вампир пробился ко мне, несмотря на крест, то сможет это повторить. Я вот этого чуть не застрелил, — ткнул он пальцем в сторону Реквиема. — Мне нужно поговорить с маршалом Блейк наедине.

Эдуард обратил к нему полное сомнений лицо:

— Знаете, лейтенант, мне эта мысль не кажется такой уж безупречной.

Дольф посмотрел на меня:

— Нам надо с тобой поговорить.

— Не наедине, — заявил Реквием.

Дольф даже не глянул на него — не сводил с меня темных сердитых глаз.

— Анита?

— Дольф, тот плохой вампир хочет моей смерти. Ты даже без оружия куда сильнее меня. Я бы предпочла, чтобы мы говорили при свидетелях.

Он ткнул пальцем в сторону Реквиема:

— Только без него.

— Хорошо, но кто-то должен быть.

Дольф посмотрел на Эдуарда:

— Кажется, у вас к ним те же чувства, что у меня.

— Они не в числе моих любимых вещей, — ответил Эдуард, чуть-чуть сдвинув маску совсем-уж-своего-парня.

— Ладно, останетесь. — Он посмотрел на Олафа и тех, кто стоял за ним, за дверью. — Нет, только маршалы.

Эдуард что-то сказал Олафу, тот кивнул и начал закрывать дверь.

— Нет, — заявил Дольф. — Вампир тоже уходит.

— Его зовут Реквием, — сказала я.

Реквием стиснул мне руку и улыбнулся, что с ним редко бывает.

— Звезда моя вечерняя, я не оскорблен. Ему отвратительна сама моя суть, как и многим.

Он поднес мою руку к губам, поцеловал, потом поднял с пола плащ и направился к двери.

Остановившись ближе к двери и к Эдуарду, поодаль от Дольфа, но лицом к нему, он сказал:

— «Вот здесь впотьмах о смерти я мечтал,
С ней, безмятежной, я хотел заснуть,
И звал, и нежные слова шептал,
Ночным ознобом наполняя грудь».[5]

— Ты мне угрожаешь? — спросил Дольф очень хладнокровно.

— Нет, — ответила я. — Не думаю, что это угроза тебе.

— Так что же он этим хотел сказать?

— Цитирует Китса, «Ода соловью», мне кажется.

Реквием оглянулся на меня и кивнул, почти полным поклоном. И продолжал смотреть на меня слишком пристальным взглядом. Я не отвернулась, но это потребовало усилий.

— Мне плевать, что он цитирует, Анита. Я хочу знать, что он этим хочет сказать.

— Могу предположить, — ответила я ему, не отводя взгляда от синих-синих глаз Реквиема, — он наполовину жалеет, что ты не спустил курок.

Тогда Реквием поклонился — широким размашистым поклоном, движением плаща подчеркнув театральность жеста. Прекрасная демонстрация тела, волос, всего его. Но у меня перехватило горло и сжало живот. Ему это не понравилось — и я вздрогнула.

Реквием надел плащ, натянул на лицо капюшон, обернулся ко мне полностью этим красивым лицом и произнес:

— «Мне снились рыцари любви, Их боль, их бледность, вопль и хрип: «La belle dame sans merci[6]» — Ты видел, ты погиб!»[7]

Дольф посмотрел на меня, на вампира. Реквием выплыл в дверь — сплошь черный плащ и черная меланхолия. Дольф снова посмотрел на меня.

— Не думаю, что ты ему очень нравишься.

— Не думаю, что в этом состоит наша проблема, — ответила я.

— Определенности хочет, — сказал Эдуард от двери, где стоял, небрежно привалившись к ней. Такую позу он себе позволял, только когда притворялся Тедом Форрестером.

— Ты с ним трахаешься? — спросил Дольф.

Я посмотрела на него так, как он того заслуживал:

— А вот это не твое собачье дело.

— Значит, да. — И на лице его появилось неодобрительное выражение.

Я посмотрела сердито, хотя как-то это не очень получается, когда лежишь на больничной кровати вся в шлангах. Такое ощущение собственной беспомощности, что трудно быть крутой.

— Я сказала то, что хотела сказать, Дольф.