Арлекин

Эдуард посмотрел виновато, будто хотел сказать: «А черт его знает». Реакция не его, но эмоция — вполне возможно, потому что неимоверно редки случаи, когда он промахивается по цели. Он подошел и встал в изголовье: во-первых, чтобы мне было его видно из-за массивной фигуры Дольфа, а во-вторых — чтобы Дольф не мог уж слишком пристально следить за моими реакциями.

— Когда мы пришли в номер, там была только одна вампирша. Она была мертва, но мы отрезали ей голову и вынули сердце, как и должны были. Я знаю, что у них мертвый — не всегда значит мертвый.

— Это, значит, была Нивия.

— Откуда ты знаешь ее имя? — спросил Дольф.

Я подумала и ответила:

— От одного информатора.

— Кто это?

Я покачала головой:

— Не спрашивай, и я тебе не совру.

— У тебя есть кто-то, имеющий информацию об убийствах, и ты не представляешь этого информатора для допроса. Допрашиваешь его сама?

— Тут другая ситуация.

— Анита, ты отлично делаешь свою работу, но как полицейский ты не лучше меня или Зебровски.

— Никогда не говорила, что я лучше.

— Но ты оставляешь нас в стороне, держишь от нас секреты.

— Ну, как и ты от меня. Я знаю, что ты теперь меня не на все дела зовешь. Ты мне не доверяешь.

— А ты мне?

— Тебе я доверяю, Дольф, а вот твоей ненависти нет.

— К тебе у меня нет ненависти, Анита.

— Нет, но есть к тем, кого я люблю. Это сильно осложняет жизнь, Дольф.

— Я никого не тронул из твоих бойфрендов.

— Нет, но ты их ненавидишь. Ненавидишь только за то, что они такие. Как расист прежних времен, Дольф. Ненависть тебя слепит.

Он опустил глаза, сделал еще один глубокий вдох.

— Ходил я к нашему полицейскому психиатру. Пытаюсь найти понимание с…

Он посмотрел на Эдуарда, тот ответил невинным взглядом.

— С родственниками, — подсказала я, чтобы ему не пришлось вдаваться в детали.

Он кивнул.

— Я рада, Дольф, на самом деле рада. А то Люсиль совсем…

Я пожала плечами. Хотела было сказать, что Люсиль места себе не находила, переживая из-за него. Она за него боялась — а может, и его боялась? Он в своей ярости разнес в доме пару комнат — как разнес однажды допросную в моем присутствии. Он на месте преступления ухватил меня чуть не за шиворот и поволок за собой что-то показывать. Еще немного — и у него бы забрали полицейский значок.

— Она сказала, что ты ей помогла насчет этого… этой женщины.

Я кивнула. Не было бы здесь Эдуарда, я бы сказала: «Невесты твоего сына».

— Рада, что от меня была польза.

— Мне все равно не нравится, что ты встречаешься с монстрами. И не будет нравиться никогда.

— Ничего страшного, пока на работу полиции это не будет влиять.

— Ладно, вернемся к работе полиции. — Он посмотрел на Эдуарда, полез в карман и вытащил блокнот. — Какова причина смерти вампирши в номере отеля?

— Когда погиб ее подвластный зверь, мастер этого не смог пережить. Так иногда бывает: убьешь одного — погибают все.

— Полиция иногда убивает оборотней, которые сторожат логова вампиров, но мастер остается жив.

— У многих мастеров вампиров есть звери, которыми они управляют, но «подвластный» зверь, или «зверь зова» вампира — это некоторый аналог слуги-человека.

— Так называют человека, который помогает вампиру под влиянием воздействия на мозг? — спросил Дольф.

— Я тоже так когда-то думала, но слуга-человек — это больше, чем ты сказал, Дольф. Это человек, связанный с противоестественным, связанный мистическим образом с вампиром. Иногда вампир переживает смерть слуги, но редко когда слуга переживает смерть вампира. Видела я такое, что тело остается жить, но слуга теряет рассудок от смерти мастера. Но у этой тигрицы-оборотня были такие способности к исцелению, каких у нее не должно было быть. Как будто она лучшее взяла в смысле залечивания ран от обоих миров: заживление ран, как у оборотня, и умение гниющих вампиров смеяться над пулями, даже серебряными.

— Я думал, ты только очнулась?

— Это правда.

— Откуда ты узнала, что она гниет?

— Я не знала, но у ее зверя раны заживали как у гниющего вампира, я и решила, что она из них. Но если даже и так, ее подвластный зверь не должен был иметь такую тесную связь с вампирскими возможностями. Это необычно, и очень необычно. Как будто связь между мастером и слугой теснее, чем это нормально.

— Кстати, она стала гнить сразу, как только мы ей голову отрезали, — добавил Эдуард.

— Ола… Отто наверняка был разочарован.

— Был, но они хотя бы не пахнут так, как выглядят. Кстати, почему это? — спросил Эдуард. — Я, естественно, не в обиде, но почему они не пахнут как гниющий труп?

— Не знаю. Может быть, потому что это не настоящее гниение. Как будто они, вампиры, доходят до определенной стадии гниения — и останавливаются. Запах идет от разложения. Раз вампиры на самом деле не гниют, то разложения нет, и нет запаха. — Я пожала плечами: — Честно говоря, это всего лишь теория, достоверно я не знаю. Не думаю, что их вообще больше горстки. Не слишком распространенный тип вампиров, по крайней мере в этой стране.

— Все они — гниющие трупы, Анита, — сказал Дольф.