Армагеддон. 1453

– Парень, послушай меня, – сказал Григорий, подошел к нему, приобнял. – Ты стал хорошо обращаться с пращой. Очень хорошо. Но пращники на этом бастионе бесполезны, стена перед ним слишком далека для точных выстрелов. Здесь годятся только лучники.

Такос хотел возразить, однако Григорий продолжил:

– Но если турки прорвутся, тогда придет твое время. Ты будешь бегать по крышам. И метать вниз свои камни.

Мальчик кивнул.

– Император назначил младших сынов нашего города во вторую линию обороны. Если мы потерпим неудачу здесь, на стенах, – твой долг, твой и других молодых мужчин, изгнать неверных из города. И именно ты будешь защищать женщин нашей семьи.

Во взгляде Такоса виднелись то гордость, то сомнения. Потом мелькнуло чистое облегчение, быстро подавленное.

– Тогда я пойду… и исполню свой долг, – сказал он, стараясь говорить низким мужским голосом. – Идем, мама.

Такос собрался сделать шаг, но Григорий удержал его. Нагнувшись, он обнял мальчика обеими руками, прижал к себе, чувствуя биение маленького сердца, как чувствовал пульс Софии.

– Мой мальчик, – тихо сказал он.

– Дядя.

Смущенный Такос отстранился, взял Софию за руку. Она последний раз взглянула на Григория, повернулась, и они пошли прочь.

Ласкарь шагнул следом.

– Молись за меня этой ночью. Молись за нас всех! – крикнул он.

Они остановились, обернулись; их лица освещал мерцающий свет турок. У Григория перехватило дыхание, когда он увидел ее, женщину, которую всегда любил. Увидел их обоих в мальчике, стоящем с ней рядом.

– Приходи за нами, – сказала она.

А потом они пошли навстречу отрядам солдат, идущим на свои места к стене. Григорий следил за ними, пока они не затерялись среди копий и щитов, потом взял свой лук, взвесил его в руке и направился к палатке Константина.

* * *

– Вы делаете все, о чем только можно просить христианских рыцарей. И даже больше, ибо ни один рыцарь не сталкивался с теми бедствиями, с которыми столкнулись вы, и ни один не встретил их с такой храбростью. Я знаю, среди нас есть немало раздоров, между генуэзцами и венецианцами, между католиками и православными, между греками, которые считают этот город своим, и теми, кто приехал сюда ради прибылей. Но сейчас все это забыто. Сегодняшней ночью все раздоры будут отложены. Эта ночь объединит нас в братстве по оружию… и предоставит нам возможность, которую нечасто получают христианские воины – победить чудовищную армию неверных, где солдат больше, чем маргариток на весеннем лугу. Если их перевес так велик, то сколь же прекрасен окажется вкус нашей победы? Вспомните нашу историю! Сколько раз наши военачальники и императоры одерживали победы над бесчисленными врагами? Подумайте о Велизарии и его крошечной армии, вытеснившей вандалов из Африки. О Нарсесе, который отбил Рим, а потом и всю Италию, у несокрушимых готов. О Василии, раздавившем огромные силы болгар. Кровь этих героев течет в наших венах. И что бы ни случилось, что бы ни принесла нам этой ночью удача, мы впишем свои имена в книгу легенд.

Константин сделал паузу, посмотрел с невысокого помоста, на котором стоял, на обращенные к нему лица людей всех званий, церкви, торговли и государства, всех наций. Сотня мужчин сгрудилась перед ним в его штабной палатке, только ближайшие сподвижники стояли сзади – Сфрандзи, старый дон Франциско из Толедо, Иоанн из Далмации, Феодор из Каристоса, командир его гвардии, и Григорий, ибо старый лучник поманил его туда, и они встали по бокам императора, совсем как стражи турецкого султана, держа в руках лук и наложив стрелу.

– Однако вправду ли их перевес так велик? – продолжил Константин. – Да, у них много людей. Но мы видели, как они атакуют, крича, будто животные, без мастерства или истинной храбрости. Мы снова и снова отбрасывали их, в каждом месте, которое они пытались штурмовать. Они обрушили своими пушками наши стены – и все равно не могут пробить их. И этой ночью их вновь ждет неудача.

Он заговорил тише.

– Мы знаем, что это их последняя атака. Мы знаем, что многие враги – возможно, большинство – отчаялись. Им известно, что наш город еще ни разу не был взят осадой, что их рабские армии тысячу лет разбивались о наши стены. Двадцать лет назад я видел, как армия больше этой, под предводительством великого Мурад-хана, раз за разом атаковала нас и потерпела неудачу. И его неопытный сын тоже потерпит неудачу этой ночью.

Император вновь возвысил голос, посмотрел на стоящих перед ним людей.

– Ибо смотрите, с кем он посылает сражаться своих рабов. С цветом христианской аристократии из всех стран мира. Греческие дворяне, чьи фамилии звучали в этом городе со дня его основания. Нотарас, Кантакузин, Ласкарь и бесчисленные другие. Неустрашимый Минотто, байло венецианцев, который вместе с тремя бесстрашными братьями Бокьярди из той же страны защищает мой дворец, в то время как его соотечественники – Диедо, Контарини и остальные – стоят на всех стенах. Люди из многих других стран – Каталонии, Крита… И даже, как я узнал, – на его губах мелькнула улыбка – мой верный инженер, Джон Грант из Шотландии.

Он сделал паузу.