Армагеддон. 1453

– У нас тоже есть трубы. Я умею играть на одной. Жаль, что я не принес свою и не… – Он поднял с земли пращу. – Дядя, уже пора снова тренироваться?

С дрожью в голосе. И в руках. Он так и не смог овладеть этим оружием, несмотря на свои усилия. Такос не был воином; Григорий видел, что это не заложено в его натуру. Он был слишком кротким. И ему было всего семь лет. Григорий покачал головой. Город, за который приходится сражаться семилетним мальчишкам, переживает последние дни агонии…

– Нет. Прибереги свои камни на потом.

Мальчик сглотнул.

– А когда они нападут?

Это не было тайной. Турки весь день провозглашали в своем лагере назначенный час.

– Вскоре после полуночи.

– А где?

Григорий посмотрел на долину, на длинную линию огней.

– Везде, – пробормотал он.

Где-то на этой стороне линии был император. Константин, вернувшись с молебна в Айя-Софии, немедленно принялся объезжать все бастионы, воодушевляя защитников, показывая, что огни и шум турок не устрашили его, и им тоже не следует страшиться. Но вскоре он должен вернуться сюда, ибо все знали, что штурм начнется со всех сторон, охватит все стены, с суши и моря, однако главный удар будет нанесен именно сюда. Вот почему имперскую палатку поставили прямо здесь, за стенами – в длинном выстреле из лука от шатра Мехмеда, стоящего на вершине холма напротив, над его огромными пушками. Здесь, у Пятых военных ворот, известных большинству как ворота Святого Романа по названию гражданских ворот, расположенных поблизости. Здесь, где турки разрушили внешнюю стену, а греки выстроили палисад, чтобы заменить ее. Здесь наступит критический момент, это знали все. И потому Константин вернется сюда – и скоро.

Единственный приказ, оставленный им до отъезда, гласил: «Командиру следует прекратить свое непрерывное наблюдение за обороной и отдохнуть». Джустиниани неохотно согласился поспать пару часов, но только если двое его заместителей – Энцо Сицилиец и Григорий, известный в прошлом как Зоран Риномет, – убедятся, что сделано все возможное. И оно было сделано. Энцо остался внизу, у ставромы, заталкивая последние тележки земли между досками и камнями. Но Григорий вернулся на внутреннюю стену, на выкрошенный бастион, где оставил доспехи и откуда собирался стрелять из своего прекрасного лука.

Музыка напротив них притихла, так что сюда доносился одинокий голос, выкрикивающий какие-то слова.

– Дядя, он опять зовет на молитву? – спросил Такос.

Григорий послушал, покачал головой.

– Он опять напоминает обещание, которое дал им султан. Быстрое путешествие в рай для мучеников или три дня грабежа, как только город падет.

– А что такое грабеж?

Григорий открыл было рот ответить, но промолчал. Что он мог рассказать мальчику об ужасах, которым был свидетелем? В которых участвовал сам, ибо христианские народы грабили города турок и других христиан. Наемники жили возможностью награбить добычу. Он сам набрал достаточно, чтобы купить тот кусок земли в Рагузе. И хоть не участвовал в других видах разграбления городов… он знал, что случится с людьми Константинополя, если этот непрочный палисад падет. Мужчин, способных сопротивляться, перебьют, женщин изнасилуют, и всех угонят в рабство. Возможно, мальчику скоро придется это увидеть. Ему незачем сейчас выслушивать рассказы Григория.

Мысленно он звал его «мальчик». Несмотря на услышанное от Софии, Григорию было трудно думать о Такосе как о сыне. Однако они скоро расстанутся – вопреки своему страху и мягкости, Такос был решительно настроен сражаться, а Григорий не менее решительно собирался держать его подальше от битвы. Неужели они просто разойдутся, и Такос никогда по-настоящему не узнает человека, которого зовет дядей и который скорее всего погибнет в последней битве за город? Запомнится ли ему Григорий кем-то большим, чем безносой диковиной?

– Дядя, а почему вы так на меня смотрите?

– Такос… – начал Григорий.

И тут мальчик прервал его, подпрыгнув:

– Смотрите! Там мама… Мама! – крикнул он.

Над ними пролетела стрела, и Григорий пригнул мальчика. Потом выглянул между зубцов и посмотрел на внешнюю стену. Группа женщин только что вывалила туда землю и деревяшки. Одна, с ведром в руках, посмотрела наверх.

София.

Григорий перегнулся через стену.

– За этим бастионом! – крикнул он, потом захватил лук и колчан и, пригнувшись, потащил Такоса к арке.

София встретила их у подножия лестницы.

– Сынок! – крикнула она, и мальчик подбежал к ней, прижался, потом вспомнил, что он должен быть мужчиной и солдатом, и отстранился.

– Вот, – сказал Григорий, протягивая Такосу прихваченную пращу. – Возьми ее и найди еще несколько хороших камней. Потренируйся. Мне нужно поговорить с твоей матерью.

Тот кивнул, схватил веревочное оружие и убежал.

– Только недалеко! – крикнули оба и рассмеялись, сообразив, что сделали; потом замолчали, глядя друг на друга.

София заговорила первой.

– Я не… не видела тебя, – наконец произнесла она.

– Да. Я был… занят.

– Как и я.

Опять молчание, неловкое, хуже первого. Потом они разом заговорили.

– Я искала…

– Я увидел, что он лазает…