Армас. Зона надежды

– А я слышал, как ночью мышка опустошала наш холодильник! С таким наслаждением поедала запасы, я спать не мог от шорохов.

Я смущаюсь, а Агния пугается и поджимает ноги.

Папа торопливо допивает чай. Он опаздывает на работу.

– Хоть и к одиннадцати, все равно умудряюсь опоздать! Уснуть не мог, полночи ворочался.

– Ну прости! Я старалась есть тихо, – каюсь я.

– Не только из-за тебя! Грозы боялся.

– Я тоже ворочалась и боялась, – вторит Агния.

– А еще весь центр закрыли. Дополнительный крюк на маршрутке.

– В связи с чем это? – удивляется мама.

– Праздник не только у нас – дружные дочки. А у всех – День города.

– Точно! То-то мамочки с нарядными детьми гуляют. Шарики, сладкая вата.

– Знаю, – сообщаю я. – Объект приглашал вечером выйти.

– Так сходи, развейся, дочь. Я побежал, закройте за мной!

– А ничего, что ты в брюках и спальной майке? – Оглядываю его скептически. – Или на праздник сойдет?

– Эх! Не сойдет даже на праздник.

Бежит переодеваться.

Агния жует кашу и улыбается, смешно морща нос. Проглотив очередную порцию, оборачивается и выжидающе глядит на подоконник, – не вытянулись ли еще наши волшебные деревья? Я ловлю ложкой солнечного зайчика, заставляя его скакать по стенам.

Мама запирает дверь за переодевшимся папой и возвращается к нам. Молча и совершенно синхронно мы приникаем к окну. Стоим плечом к плечу (Агния скорее висит на нас), смотрим, как папа выходит из подъезда и торопливо пересекает двор. Оборачивается и машет нам. Мы машем в ответ. Все так уютно и радостно, как в моем безоблачном детстве. Неужели еще может быть так же?

Я чувствую что-то такое, отчего сводит зубы. И та рука, что вчера стучалась в окно киношной девочки, теперь сжимает мое сердце.

И пусть мы теперь живем в малюсенькой квартирке, и папа вынужден искать вечные подработки, а мама – брать больше ночных смен… Пусть даже я буду делить комнату с младшей сестрой… Все это кажется теперь решаемым, неважным.

Потому что я снова хочу жить.

Будто солнце осветило ту часть возможного, которую я не видела в своей темноте.

– Значит, вечером ты идешь гулять с Сашей? – спрашивает мама, убирая посуду.

– Не-а. Не пойду. Думаю, Объект переживет. А нам надо растить волшебное дерево.

Агния кивает. Нет ничего важнее наших вестников радости.

– Но почему? Погода хорошая. Саша – парень надежный. Как только устанешь – доставит домой.

Как в лес, так он – безответственный элемент, а в городе ему можно доверять?! Двойные стандарты!

– Не люблю шум. Суета, толкотня… Да и надеть мне нечего.

– Это как раз не проблема! – радуется мама. – Тетя Маша жаловалась, что Динке выпускное платье не налезает. Купили еще год назад, а Динка потолстела. Пришлось новое выбирать. Я сейчас спущусь, посмотрю, что там за платье.

– Не надо, мам! Мне и платье носить нельзя. Оно наверняка с короткими рукавами, а у меня синяки еще не прошли. И обуви нет. И вообще, когда я гулять ходила?

Но мама уже уносится к соседям.

– А я б погуляла, – говорит Агния. – Когда я вырасту, ты будешь брать меня с собой?

– Хм. Конечно. Я буду старенькая, скрюченная и кто-то должен будет переводить меня через дорогу. На Объекта тут надежды нет, он старше меня. Так что это будешь ты, внученька!

Говорю дребезжащим голосом и тяну к ней трясущиеся руки, и она с визгом отскакивает.

Все-таки еще побаивается!

Мама возвращается с видом феи-крестной, приготовившей сюрприз. В руках у нее синее платье-футляр на лямочках.

К сожалению, оно мне нравится. Эх, как жаль, что без рукавов; оно – сногсшибательное. И цвет насыщенный, густой, и фасон оригинальный…

Видя мое вытянувшееся лицо, мама восклицает:

– Алле-оп!

И вытаскивает из кармана халата две тканевые полосочки. Ленты для волос? Очень кстати…

– Это митенки.

– Кто? Какого Митеньки?

– Агата! Они не принадлежат никакому мальчику. Это такие перчатки без пальцев. Засовывай руку. Видишь, они длинные и тонкие. Жарко не будет, и все проблемы решены. Скорей меряй платье.

Беспрекословно подчиняюсь. Кажется, шмотка поработила мой мозг.

Когда выхожу из каморки, чувствую себя скованно.

Агния кричит:

– Вау!

А мама мечтательно улыбается:

– Ты красавица, Агата.

У платья рюши в районе декольте, и у меня даже будто появляется грудь. Я не выгляжу в нем тощей, изможденной, болезненной. И глаза на синем фоне играют ярче.

Замечаю только сейчас – я больше не бледная лабораторная крыса, за эту неделю лицо неплохо загорело, а белые, вечно спрятанные руки скрыты перчатками со смешным названием.

– Бегу мыть голову!

Когда открываю дверь ванной, слышу:

– Хочу быть, как наша Агата.

После душа этот образец для подражания, то есть я, похож на перезрелый одуванчик. Местами волосенки прилипли к голове, на макушке топорщатся дыбом.

Мама колдует феном над моей прической. Одуванчик становится равномерным и приемлемым. Ультрамодный такой одуванчик.

Краситься я тоже не умею. Мне это не нужно было. Мысли о том, в каком виде меня из реанимации повезут в морг, особо не пугали. Какая разница, будут ли замазаны круги под глазами?

Зато мама умеет. Красит меня, а потом обезьянку Агнию. Совсем чуть-чуть. Чтобы отстала.