Армейская пора (Лыжню! – 2)

— Легко отделалась, приободрил я ее, — могла бы сломать ногу вплоть до ампутации. Врачи это любят. Зачем мучительно лечить, когда можно легко отрезать.

— Ну-у, — мучительно промычала она, со сепсисом глядя на меня. Мол, мели Емеля, твоя неделя.

— Хочешь, попробуем сломать? — кровожадно улыбнулся я, повесив на лицо мимику людоеда — мучителя, — это мы мигом, глазом не успеешь моргнуть.

— Н-нет, не надо, — спохватилась Вероника. Пожаловалась: — очень нога болит, просто невозможно. Поможешь?

Она еще спрашивает! Это какой же сволочью надо быть, что бросить беззащитного человека, даже не обращая внимания на пол и возраст.

— Сейчас будет больно, — не отвечая на вопрос, предупредил я девушку. И уже не обратил внимание на стоны, соответствующую мимику. Одернул штанину спортивных брюк. Так и есть, опухоль показывает, где вывих. Резким движением вправил состав.

Вероника, наверное, впервые вскрикнула, слезы обильным ручьем потекли из глаз.

— Все уже, милая, прошло, — утешил я Веронику. Задумчиво сказал, — но на ногу лучше не наступать еще известное количество дней. Давай так, я тебя унесу до финиша, а ты потом не будешь говорить, что я нес тебя из любовной истомы.

— Может, лучше оставишь меня здесь? — предложила она свой вариант будущего, хотя глазами говорила: — не слушая меня, конечно, неси!

Да дело даже не этом. Вероника могла говорить, что угодно, но лежать несколько часов на декабрьском снегу нельзя ни в коем случае. Мало ли что тепло и она не мерзнет. Снег существует при температуре ниже нуля. Сама не поймет, как застудит тело.

— Пойдем, мы и так тут задержались, — завернул я небольшую дискуссию. Честно говоря, я допускал вариант девушки, но только в крайнем случае. И при этом прекрасно понимал, что вероятность простудной болезни будет очень большая.

Загреб ее в охапку. А как ее еще тащить к финишу, только так. Иначе больная нога не позволит. Нет, и в этом случае минусов много, но так хоть двигаться можно. Уже трудно сказать, сумею ли я победить (тьфу, тьфу, не сгладить бы), но добраться до финиша я должен. И тут ведь проблема не в моих гордости и тщеславии, а элементарно надо злючку Веронику дотащить. Я, естественно, вывих ей поправил, но все равно ей нужна квалифицированная медицинская помощь, или хотя бы теплая кровать.

Девушка поморщилась, встревоженная нога отозвалась острой болью. Но потом она прижалась к моей груди, внешне радостная и счастливая. Вот ведь прилипчивая, не мытьем, так катаньем все-таки пробилась ко мне на руки. И никак не выкинешь, жалко, заразу.

Пошли вдвоем на двух моих. Кажется, она говорила, что весит примерно шестьдесят килограмм. Ага, а идти около четверти трассы, то есть пять километров. Интересно, что скорее сдастся — руки или лыжи?

Хотя примерно два километра мы прошли относительно легко. Вероника устроилась так, что немала ее часть приходилась мне на грудь. Тяжесть, понятно, никуда не делась, но ее распределение стало более — менее сносным. И ноги остались такие же прочные, солдатские.

Но потом пришел кризис. Это нормально явление, каждый спортсмен с ним встречался и чуть ли не каждое соревнование. Потому, как отсутствие кризиса означает, что спортсмен имерек не полностью выложился. Но все равно тяжело. Тем более, к этой тяжести по имени Вероника я не приучался и тренировки не проходил.

Хоть девушка это понимала и не устраивала разговоры по вашим просьбам. Впрочем, у нее были свои проблемы. И главное среди них — вывих ноги. То ли я его плохо выправил, то ли путешествие на руках было плохое место для посттравматического лечения, но Вероника то и дело морщилась и иногда тихонечко стонала.

Но пришли. Финиш был откровенно многолюдным. Я так видел не только гражданских немцев, но и наши солдаты пришли. Последние, правда, вряд ли пришли добровольно, но тут надо понимать, что Советская Армии, здесь всегда проходит через одно место.

Кричали, однако, все дружно, что немцы, что наши. Причем в одном месте лютые фрицы демонстративно молчали. Ну и хрен с вами, все одно через три года ГДР исчезнет, а тамошние немцы дружно рванут в НАТО и ЕС через ФРГ.

Ну, я вовсю искал Назарова, нашего любимого начальника учебного центра. Как это и бывает, я его не нашел, зато он чуть в меня не вцепился. Полковника особенно разъярила картина — счастливая Вероника на моей груди. По-моему, его больше злил не конкретный я, а то, что повзрослевшая дочь вполне естественно уйдет к другому мужчине.

— Ломаев, мать твою, что это значит? — рявкнул он, особо не считаясь ни с немцами, ни с солдатами, но и, что не маловажно, с маршалом авиации И. Н. Кожедубом.

— Нес вашу дочь в качестве нагрузки, товарищ полковник, — браво доложил я, пояснив: — сама она идти не могла в связи с вывихом одной ноги. Нечаянное падение на лыжной трассе.

Вот чем мне нравятся заботливые родители, так это их внимание к детям. Назаров немедленно забыл о ревности и сердитости ко мне. Любимая и единственная дочь заболела!