Армейские байки. Из записок замполита

Все дни разбирательств куда-то к руководству бригады вызывали командира батареи, откуда он приходил посмеиваясь. Корнейчук ходил грустный, поглядывая на меня искоса, хотя уже было понятно, что никакого серьезного наказания он не понесет. Начальник штаба ездил в Комендатуру решать вопросы материальной сатисфакции за доставленные кражей ручки неудобства.

Я сохранял шаткое спокойствие, в очередной раз убеждая себя, что не посылал никого в немецкие магазины воровать дверные ручки.

После одного из совещаний у руководства бригады командир батареи отвел меня в сторону, якобы, посоветоваться:

– Как думаешь, комиссар, для кого это Корнейчук ручку воровал?

У меня все внутри перевернулось. Снова наступил момент, когда мне захотелось снять камень с души и во всем признаться, при этом внутренний голос меня убеждал, что сознаваться, в принципе, не в чем. Ну да, просил скрутить ручку, но в магазин воровать не посылал.

Командир продолжал рассуждать, кому могла эта ручка понадобиться:

– Слушай, комиссар, может быть он для Кадкина эту ручку воровал? Этот точно мог его за ручкой послать, у него ума хватит.

Когда он назвал фамилию Кадкина для меня наступил момент истины.

Лейтенант Кадкин пришел в батарею практически одновременно со мной на должность командира взвода. В батарее не было офицеров младше него по возрасту и званию, должность была самая что ни на есть начальная для офицера, опыта работы у него практически не было. По этим вот причинам многие «шишки» сыпались только на его голову и не всегда заслуженно. А тут еще и обвинение в организации воровства ручки.

Слишком было уже то, что сыпалось на его голову каждый день, а ручка – это было уже чуть больше, чем перебор.

Я набрал воздух в легкие и ответил командиру:

– Нет не для Кадкина он ее воровал, а для меня.

– Кааак!, – выпучив глаза шепотом прокричал командир, – Ты что, комиссар, с ума сошел?

Самообладание ко мне вернулось. Пришлось уже его успокаивать и убеждать, что с ума я не сошел, а получилось все это как-то нелепо.

С последним он тоже согласился, выслушав мой рассказ, и, попросив подождать его немного, убежал к кому-то в штаб.

Впоследствии оказалось, что его совет со мной был частью заранее разработанной оперативной комбинации под названием «проверка на вшивость». Возглавлял эту операцию начальник штаба Пискарев, курировавший от руководства бригады нашу батарею.

Решение о проведении операции созрело по возвращении его из поездки в гарнизонную комендатуру, в ходе которой вскрылись новые обстоятельства.

Пискарев возил в комендатуру те самые 10 литров краски, компенсировавшие неудобства, связанные с кражей ручки, и прихватил с собой Корнейчука, чтобы постращать того лишний раз комендантом и уголовной ответственностью. На обратном пути из комендатуры Пискарев продолжал воспитательную беседу с Корнейчуком. Накручивая себя, он возмущался:

– И зачем тебе эта ручка понадобилась. Тебе что письмо написать нечем? Не может тебе командир ручку дать – приди ко мне, у меня их полно, я тебе любую дам.

Он подвел свой монолог к тому моменту, за которым должен был следовать ответ Корнейчука на его возмущения и тот не оплошал, объяснив начальнику штаба, что ручки для написания писем у него есть, а воровал он дверную ручку.

Пискарев был «тертый калач» и сразу смекнул, что каким бы хозяйственным или вороватым ни был боец – дверная ручка ему не нужна.

Помолчав несколько секунд. Он в лоб спросил Корнейчука:

– Для кого воровал ручку?

Корнейчук некоторое время молчал. Не пристало ему стучать на подельников, у него уже был определенный авторитет, но Пискарев за годы своей службы видел и не такие экземпляры. Он понимал, что Корнейчук рыба не крупная если ворует по мелочи, да и бегающие глаза говорили о том, что боец нервничает и надо его немного поддавить.

Какие кары он пообещал Корнейчуку уже не важно, важно то, что Корнейчук рассказал для кого он воровал ручку, как оказалось – дверную. О том, что я просил его скрутить ручку в части, он скромно умолчал, как потом выяснилось.

В ходе операции предполагалось выяснить комиссарскую сущность – и, в зависимости от того какой она окажется, принять принципиальное решение.

Пьесы с разоблачениями из этой операции не получилось. Можно много рассуждать почему, но правда написана выше. Кадкина жалко стало.

Командир батареи вернулся из штаба минут через тридцать, закрыл дверь в канцелярию, в которой мы были одни и, посмотрев на меня пристально несколько секунд ничего не выражающим взором, спросил:

– Ну, что, комиссар, докатился до ручки?

Мне было неудобно, я опустил глаза и начал было снова оправдываться:

– Да ведь я уже говорил…

Он не дал мне договорить, махнул рукой, отводя глаза в сторону и с сочувствием сказал:

– Да, понятно, – растягивая слово на букве «я».

Потом выдвинул один из ящиков стола и достал оттуда дверную ручку в виде гриба.

– На, комиссар, подарок, пользуйся. К сожалению, только одна, но, я думаю, тебе хватит.

Я взял ручку, повертел в руках, с деланным интересом, как будто никогда не видел подобных ручек, и пробурчал какую-то благодарность.