Армен Джигарханян. То, что отдал — то твое

И второе обстоятельство неприятно шевелило усталые мозги. Согласно разнарядкам Министерства, театр должен выдавать две премьеры в год, они финансировались государством. Классику и современность, ежегодно требовало министерство, то есть один классический спектакль и один современный. Два классических спектакля подряд было нельзя, так же, как и два подряд современных! Русская классика уже состоялась, круто пролетела под фанфары и свист, и деньги на нее, выделенные министерством, были потрачены. Можно было бы просить деньги на вторую современную премьеру, и время уже подошло, но пьесы-то до сих пор нет! Ничего, кроме этого уродливого «Фугаса» завлит не нашел. Что делать? Оставить театр без второй премьеры, то есть без федеральных денег? Можно и оставить. Но как платить актерам, которые всегда готовы к истерике и бегству, как содержать цеха, билетеров, псов-охранников, без которых нельзя? Спонсоры разбежались, своих денег за пазухой не хватит, других денег нет.

Дышать было трудно, ответственность корежила правильные мысли, топила художника в прозе жизни.

Армен Борисович потягивал виски и, как тяжелый курильщик, тянул одну мальборину за другой. «„Фугас“ дурен, ужасен, отвратителен, — вынужденно думал он, — но, может, он не так уж и плох? Спектакль дешевый, декорации и костюмы — ноль, вполне можно в своих одежках два часа по сцене побегать. И потом ведь не полный же дегенерат Осинов, чтобы, ни с того, ни с сего, расхваливать явное дерьмо? Не змея же он, не желает же вреда театру и мне, благодетелю? Зачем? За что? А если какой-нибудь молодой и борзый режиссеришка где-нибудь на стороне так поставит этот „Фугас“, что отхватит все театральные премии — что же мы хуже? Может попробовать, подумать, рискнуть? Говорят, что хороший режиссер может с успехом поставить телефонный справочник или даже всю „Википедию“! Пустые, конечно, разговоры, преувеличение, гипербола, но вдруг?»

Он снова вызвал к себе Осинова.

Высверлил его глазом, не спеша, налил, чокнулся и спросил:

— Ответь честно, Иосич: Фугас безнадежен? Прямо ответь, со всей большевистской прямотой!

Треснув сердцем, как в яму-западню провалился Осинов. Глаза напротив били насквозь и глубже, до последней капли просвечивал его худрук. Боясь совершить неверное движение, которое выдало бы его, Осинов очень медленно и без дрожи выпил, очень медленно вернул рюмку столу. Но соображал по обыкновению очень быстро.

Приличному человеку трудно врать приличному человеку. Очень трудно врать человеку, который искренне верит в то, что ты честный и не способен предать. И совсем уж невозможно врать, находясь под прицелом пристального, хрустального, взыскующего глаза, за километр чувствующего ложь.

Трудно врать, невозможно, недопустимо, стыдно, позорно, но, каждый художник знает, что приходится.

Завлит запутал себя словесами и мыслями, но в конце концов пришел к тому, к чему всегда приходил лукавый завлит, любитель Шекспира: возможно все то, что интересно и выгодно. «Соврать возможно, потому что выгодно. Переворот в театре интересен, значит, возможен, изгнание Армена интересно и выгодно, значит, тоже возможно, захват худручества в театре выгоден мне, Осинову, и, значит, более, чем возможен. К тому же есть друзья и святая клятва заговора, — вспомнил Осинов, — а еще есть простое правило жизни, что всегда лучше обмануть одного, чем предать двоих…»

— Что тянешь с ответом? — настаивал худрук. — Говори!

Осинов открыто посмотрел в глаза худрука, сказал, что «Фугас» хорош и поблагодарил себя за мужество, порядочность и честность.

— Тема, — сказал он. — Кровь, убийство, повсеместный террор. Армен Борисович, мы можем подняться на шекспировскую высоту.

— Спасибо, — оценил его позицию худрук, — свалиться с нее мы тоже можем… А что, если… А Саустин потянет?

Врать нетрудно, врать в радость. Трудно — не реагировать на нечаянную радость. Не вскидываться, не хлопать крыльями, не кричать во все горло: да! Сначала подумай, потом помолчи, страшным усилием воли приказал себе Осинов. Завлит пожал плечами, ответил не сразу, ответил внешне скромно:

— Не потянет — поможем. Тягач у нас тоже найдется.

Худрук оценил высокохудожественную лесть, худрук одобрительно хмыкнул и с окончательной мыслью на лице закурил сладкую.

— Завариваем дело, — выпустив табачный аромат, сказал он. — Сообщаю в министерство, что современная пьеса есть, что поставит ее молодой режиссер, и прошу деньги. Ты размножаешь «Фугас» и раздаешь пьесу артистам.

— Каким артистам? — переспросил уточнения завлит.

— Всем, — прищурившись, ответил худрук. — Пусть читает вся труппа. Над конкретным распределением ролей подумаем потом.

Завлит кивнул. Сил говорить слова уже не осталось. Душа дрожала и брала ноты с перебоями.

— Иди, — сказал худрук. — Иди и помни, если мы ошиблись, искусство нам отомстит. Такая наша игра. С искусством у людей — либо ничья, либо проигрыш. Выиграть у искусства человек никогда не сможет.