Армяне в Турции. Общество, политика и история после геноцида

Бурдьё критиковали за то, как он определяет индивидуальное право выбора (agency), а также за то, что он приписывает истории главную роль в социации индивида и подчеркивает место социальных отношений в воспроизведении габитуса[80]. Но, например, Штейнмец считает, что Бурдьё предупреждает против того, чтобы выводить социальные практики из следования правилам и редуцировать социальных агентов до роли «носителей понятий или теорий»[81]. Социальные отношения, такие как признание в обществе и престиж, возможность построить значимую карьеру, иметь стабильный доход, участвовать в механизмах управления и т. п., обуславливают взаимодействие агентов – тех, кто совершает действия, – и репродукцию габитуса отрицания. Если для большей части турецкого общества габитус отрицания был выгоден, то для немусульманской и нетурецкой части населения он конструировал пространство невидимости и несуществования или же – как в случае с армянскими членами парламента – место, строго определенное габитусом отрицания. Воспроизведение отрицания имплицитно включено в «соглашение» (agreement), оно составляет необходимое условие, предмет непроговоренной договоренности или – если вернуться к терминам Бурдьё, – предмет «здравого смысла» (common sense):

Один из важнейших результатов согласования между практическим чувством и объективированным смыслом [в габитусе] – формирование мира здравого смысла (sens commun), непосредственная очевидность которого удваивается объективностью, обеспечивающей консенсус в отношении смысла практик и мира, т. е. гармонизацией опытов и постоянным подкреплением, которое каждый из них получает из выражений индивидуальных или коллективных (например, во время празднований), импровизированных или запланированных (присказки, поговорки), выражений сходства или тождественности[82].

Спонтанные или данные заранее, коллективные или индивидуальные, схожие или тождественные – любые переживания встраиваются в точки пересечения между официальной политикой и общественной реакцией, которые – как я утверждаю – нельзя объяснить простым совпадением, потому что геноцид совершается как дело, а не как бездействие[83]. Чем глубже обычные люди втягиваются в совершение преступления благодаря тому, что они получают от него пользу, там проще оказывается воспроизводить отрицание. Эта польза не обязательно должна быть материальной. В последние годы существования Османской империи государство, основные законы и структура общества претерпели значительные изменения. В следующие десятилетия их последствия были заметны в структуре классов, культуре, архитектуре, экономике, повседневном устройстве и во всех прочих сферах жизни, включая даже природу. В конце концов отрицание стало частью обычной жизни и важной характеристикой государства или, как пишет Бурдьё, давая определение габитуса, «инкорпорированной историей, ставшей натурой и тем самым забытой как таковая»[84], – не чем-то специфическим, а привычным, нормальным, тем, что «делается».

Научные труды об истории Турции несут в себе идеи отрицания. Приведу пример из недавнего времени, который показывает, как – с использованием понятия габитуса – отрицается история и регулируется производство знания. Это понятие редко можно встретить в работах, посвященных турецкой истории. У Айше Зараколь (Аyşe Zarakol) недавно вышла книга, основанная на ее диссертации, которая называется Yenilgiden Sonra Dogu Bati ile YaşamayıNasil Ögrendi («Как Восток научился жить после нанесенного Западом поражения»). При помощи понятия габитуса она сравнивает Турцию в период с 1918 по 1939 г., Японию (с 1945 по 1974) и Россию (с 1990 по 2007)[85]. Для нее габитус – это не социальная теория, а инструмент, при помощи которого она анализирует проблемы восприятия в международных отношениях. Зараколь рассматривает габитус в контексте взаимоотношений государства и международных акторов и практически не обращает внимания на социальную среду, за исключением единственной ссылки на «турок»[86]. Хотя слово «общество» появляется в определении габитуса как концепта, роль общества в его воспроизведении и то, как эти механизмы действуют внутри Турции, остается за кадром[87].