«За пределами городов, в селах, имелись конные дозоры, разбросанные по всем направлениям и хозяйничавшие [в тех местах]. При тревоге от внезапно появившихся клубов пыли [от подходящего войска] [дозоры] реагируют разведыванием и выслеживанием со всех сторон. Если [они] получают [подтверждение] истинности этих [известий], то срочно докладывают [своим] непосредственным командирам, а [от них донесение] доходит до главных начальников конного войска [татар]»[487]
;«По причине того, что татары особо заботятся о лошадиных копытах и богатых [кормом] путях, [они] еще отправляют [заранее людей] с поручением следить за ростом трав в степи»[488]
.Как следует из этих описаний, кроме разведки — боевого охранения, у монголов существовала дальняя разведка, используемая при военном планировании кампаний. Ведь сбор такой информации о наличии дорог, городов, условий для питания и содержания коней в пути, дислокации войск противника — это все элементы стратегической разведки. Согласно приведенному тексту, значительную часть данных получали от пленников, которых монголы на своем пути захватывали (иногда их количество было огромным — например, после битвы на Калке). Добровольно или под пыткой они снабжали монголов информацией о собственных странах. Но были и другие люди, поставлявшие монголам нужные сведения.
Проводили дальнюю разведку, кроме упомянутых Пэн Да-я отрядов разведчиков, купцы, «гонцы» и «послы». Действия лазутчиков-дипломатов описаны в «Юань ши» в биографии мусульманского купца Джафар-ходжи. Один из соратников Чингисхана он во время дипломатических миссий к чжурчжэням разведал их систему обороны и особенности местности и позже стал проводником: «[Чингисхан] отправил Джафара послом в Цзинь. Цзиньцы не исполнили надлежащего ритуала, и [Джафар] вернулся. Цзиньцы надеялись отсидеться в добротных крепостях, с запаянными расплавленным железом воротами застав. Джафар сразу по возвращении доложил [про это]. Тай-цзу[489]
после этого двинул войска, но заставы отбивались так, что и один из сотни не мог приблизиться. [Чингисхан] призвал Джафара и спросил о плане [действий], [тот] ответил так: „Если идти отсюда на север, то есть в лесу Хэйшулинь нехоженая дорога, всадники смогут пройти по одному, я сам [там] когда-то часто проходил. Если воины будут придерживать коней и идти тихо и осторожно[490] при выходе [с горы], то к концу вечера можно пройти“. Тай-цзу тогда приказал Джафару быть проводником впереди на коне и без лат. К закату солнца вошли в ущелье, а на рассвете все войско было уже на равнинной местности и стремительно мчалось к Нанькоу»[491]. Причем иногда такие послы и гонцы могли и не указывать свое официальное положение, а действовать сразу как разведчики и только при необходимости предъявлять свои полномочия как представителей монгольских властей. Интересный факт такого рода сообщает южносунский автор Ли Синь-чуань (1167–1243 гг.), который был в те годы крупным сановником империи Сун: «В третью ночную стражу (Разведывательная деятельность послов и гонцов отмечается многими источниками всего времени существования Монгольской империи. Суздальский князь в 1237 г. говорил венгерскому монаху Юлиану, что он задержал многих монгольских лазутчиков, которые были послами монголов в Европу («послов» оказалось тридцать, что указывает на несоответствие их реальных целей заявленному дипломатическому статусу)[493]
. Сам Юлиан встретил такого «посла», который обладал знанием многих языков: «В этой стране венгров сказанный брат нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, русский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский [языки]»[494]. Нередкие убийства монгольских послов в Китае в транзитных землях по пути к их месту назначения тоже указывают на их разведывательную деятельность, пресекавшуюся властями этих стран такими жесткими мерами.