Армия за колючей проволокой. Дневник немецкого военнопленного в России 1915-1918 гг.

– Ну, фенрих, – начинает Шнарренберг, – скоро все кончится, верно? Революция! Вот этого еще нам не хватает! – Он молчит некоторое время, опускает голову с бычьим загривком на грудь. – А я вынужден оставаться в стороне, когда все вступают в решающий бой… – неожиданно бормочет он, забыв обо всех вокруг.

– Что там в газетах? – спрашивает Брюнн. – Перебили они всех своих офицеров?

– Нет, – говорю я. – Похоже, все прошло сравнительно бескровно.

– Жаль! Перебить бы всех этих живодеров! Как при Робеспьере. На фонарные столбы…

– Как ты думаешь, успею я к уборке? – вполголоса спрашивает Под.

– Надеюсь, Под. Сейчас май. Мы рассчитываем на то, что новое правительство еще в этом месяце предложит сепаратный мир.

– Конечно, – говорит Артист. – Во время войны не устраивают революций, если собираются продолжать воевать!

– Да, теперь мы выиграем! – удовлетворенно говорит Шнарренберг. И добавляет: – Смотрите, фенрих, нечто подобное у нас было бы невозможно! Или вы можете себе такое представить?

– Нет, – говорю я. – Невозможно!

Малыш Бланк рассмеялся. Он смеется так заливисто, что захлебывается и долго кашляет.

– Да, – наконец говорит он, – только вообразите: наш кайзер…

Через час я встаю.

– Хочешь пройтись со мной, Под?

– Сейчас!

Широкий и загорелый, он становится сбоку от меня. Мы медленно идем нашим старым маршрутом, который называли маршрутом против туберкулеза.

– Ну, Под, рассказывай! Как тут у вас?

Он качает головой.

– С момента революции все пошло по-другому. С тех пор вроде бы все улеглось. Но сначала было скверно: драки, распутство, воровство. Проклятая зима… Она и стойкого развратит! Нет, третью мы не выдержим, кажется…

– Что поделывает Брюнн?

– Брюнн? Что и обычно… Но иногда становится просто сумасшедшим… Вот, например, когда ты уходил от нас, он – едва только ты вышел за дверь – бросился на нары и выл, как цепной пес…

Я долго молчу.

– А Шнарренберг? – наконец спрашиваю я.

– Боже мой, теперь он почти ни с кем не разговаривает. Только после революции снова раскрыл свою широкую пасть. «Мы все еще покажем, мы все еще выйдем на последний бой!» – кричал он в первый день. Лишь когда пара человек сказали ему: «Не ори, вали отсюда, стервец, мы уже нахлебались досыта» – он снова притих. Впрочем, он отказался от должности.

– А Бланк? – продолжаю расспрашивать я.

– И не спрашивай… Он сделался настоящей маленькой шлюхой. Но дела у него с тех пор поправились, теперь он получает сигареты и подношения со всех сторон. Несмотря на это, боюсь, долго он не протянет. Сильно кашляет…

Вот что, думаю я, вот оно что… Значит, тогдашнее его признание было лишь началом! И это типичный путь. А конец?..

как Артист? – с трудом спрашиваю я.

– О, вот он-то прежний! Готов помочь каждому и не желает получать помощь ни от кого. По-прежнему остается бодрым, каждое утро пару часов тренирует стойку на руках и сальто, он называет это разминкой. И баварцы бравые ребята…

– Ну а ты сам? – спрашиваю я наконец.

– Ах, парень, – я? Если бы только мне пришло письмо, – больше бы ничего не желал! У всех что-то есть, только не у меня! Почему так? А затем бы… Я охотно снова пошел бы на работу, знаешь ли… Нельзя ли это устроить?

– Я уже думал об этом, Под. Но полагаю, сейчас невозможно. Этот лагерь в большинстве состоит из раненых и нетрудоспособных, кроме того, в окрестностях нет ни одного крестьянского хозяйства. Отсюда не отправляют рабочие поезда, слишком далеко. Но ведь скоро мы вернемся домой, Под!

– Да, – говорит он тихо, – меня эта мысль тоже поддерживает… И если в этом месяце начнут отправлять на родину, я смог бы помочь Анне при осенних работах…

Я сую ему 10 рублей в карман.

– С ума сошел, что ли?

– Молчи, старина!

И затем ухожу.

Раз в месяц каждый офицер имеет право помыться в парной. Моются по очереди. Тот, чья очередь подошла, получает от командования часового и под его конвоем спускается вниз, в деревню. Парная баня – жалкое строение из бревен и каменных глыб, но с отменным эффектом. Небольшая камера с большой печью и двумя-тремя скользкими деревянными полками. Если на камни печки, которые постоянно раскалены докрасна, плеснуть ковшик воды, она моментально превращается в облако горячего пара. Два ковшика еще переносимо, от трех кожу ошпаривает, кроме того, совершенно перехватывает дыхание.

Некоторое время сидят на первом, при простуде уже на втором этаже и ждут, пока все тело не покраснеет, как у вареного рака. Не нужно даже мыться, горячий пот выгоняет всю грязь из пор. «Без мыла, мочалки и прочих затей – русская баня все равно чародей!» – как-то раз сказал Зейдлиц. Нередко там сидят морщинистые крестьянские бабы, тогда приходится ждать, когда они закончат. Несмотря на очевидные преимущества, это палка о двух концах. Хотя приходишь чистый, однако нередко заносишь домой семейство вшей.