Армия жизни

А в подвалах новеньких домов собираются компании ребят — с вином, сигаретами и прочими принадлежностями «вольной» жизни. Сколько раз эти подвалы заколачивали, казалось, накрепко и навсегда? Но их открывают снова. Из гаражей уводят почти каждую ночь мотоциклы, как в бывшей деревне уводили коней. Из квартир — новых, благоустроенных, из домов — старых, частных несутся в эфир позывные «диких» радиостанций, всякие «монахи» и «резиденты» врываются в официальные волны. По улицам и современным микрорайонам ходят компании ребят, лихо топая по асфальту, распевая песни, не разберешь — трезвы или пьяны, и прохожие на всякий случай отходят в сторону.

* * *

Уважаемая редакция, прежде чем изложить суть дела, хочу предупредить о том, что мне всего 22 года, чтобы вы не подумали: пишет, мол, пожилой человек, не понимающий сегодняшних молодых.

Как жалеют подростков! Бедные дети! Некуда им себя приткнуть, они, видите ли, не понимают мир, их, видите ли, не всегда понимают окружающие. Давайте все-таки разберемся.

Еду из института. Половина двенадцатого вечера. Жду троллейбуса, курю, думаю о своем. Вдруг неожиданно моего плеча касается чья-то рука. Поднимаю голову: стоит пожилой мужчина. «Извините, — говорит, — можно сигарету». Смотрю на его лицо: бровь рассечена, глаза опухли. Хорошо, что рядом оказалась вода, сумел примочить ему бровь. Расспросил, что с ним случилось. Оказалось: ехал со свадьбы, ждал автобуса, подошли четверо подростков, попросили закурить, у него сигарет не оказалось. И тут один из «бедных подростков», ни слова не говоря, начинает бить его, потом все они на него накинулись… Вот такой случай.

С этим человеком все обошлось благополучно — я его видел через несколько дней. Но ведь нередко после подобных случаев люди остаются калеками.

Последнее время все чаще слышишь: во всем виноваты школа, родители, еще кто-нибудь, только не сами подростки. Будто они существа, ничего не видящие вокруг, не несущие ответственности за свои поступки, или, как их еще иногда называют, непонимаемые.

Но сколько раз в неделю видишь, как эти «непонимаемые» спокойно заливают свою скуку вином, одурманиваются наркотиками, а потом изливают свою энергию на «не сумевшую их воспитать» общественность. А не хватит ли их жалеть?

Так что же мешает нормально жить этим подросткам? Что им еще нужно?

Я, конечно, согласен: надо давать подростку все необходимое для развития. Но разжевывать им прописные истины ни к чему. Получается: мы много даем подросткам и мало от них требуем. К сожалению, мы часто не видим, что подростки наблюдают за нами со стороны и посмеиваются над нашими усилиями спасти «заблудших овечек».

Хватит их жалеть, я не верю, что жалость «спасет» тех хулиганов, которые накинулись на автобусной остановке на ни в чем не повинного человека.

Евгений Пронин, студент, Севастополь

Ходячее мнение, что жестокость поможет нам искоренить правонарушения, становится особенно единодушным, когда речь идет, увы, о самых юных.

Мне предоставили небольшую комнату: стол, несколько стульев, плакаты на стенах, которые придают любому помещению, даже с геранью на подоконнике, казенный вид. Но в конце концов здесь не чай распивают и не диски слушают.

Первым вошел Миша: улыбка до ушей, вежливое у порога «Разрешите?», открытый взгляд, готовность тут же выложить свое «дело». Миша с приятелями-одноклассниками однажды пришел на кладбище и разбил, покорежил несколько памятников.

— Скажи, Миша, с чего вам вздумалось идти на кладбище?

— Отмечали мой день рождения, выпили, а потом кто-то сказал, что нужно ребят спасти, наших знакомых: их арестовали за то, что они разбили памятники. А если мы сейчас пойдем и то же самое сделаем, то в милиции подумают, что это не они, а другие.

— То есть вы хотели создать своим приятелям ложное алиби? Так это, по-моему, называется?

— Ага, — согласился Миша.

Миша, по его словам, не знал, что совершает преступление, и очень удивился, когда за ним явились работники милиции…

Вторым вошел Саша. У него неторопливая речь, взгляд равнодушный, мимо, в окно. Он, в отличие от Миши, понимал, что совершает преступление. Говорит:

— Я ударил ее по лицу.

Он зашел в магазин, покрутился возле прилавка, зачем-то ткнул пальцем в рыбину, и тут продавщица сказала, что он, наверное, хочет украсть эту рыбину, и очередь на него зашумела, а он, не говоря ни слова, дал продавщице пощечину.

— Я не собирался красть, — говорит Саша. — Не верите?

Я ответил, что верю и дело совсем не в рыбе, а в ударе: как рука-то поднялась?

— Да я «бормотухи» выпил, — отвечает Саша.

Еще один вошел в комнату, зовут Игорь. Если и те двое были безусыми, то этот и подавно — ему еще в «чижика» играть и мультики смотреть. Запинаясь, как у доски, он рассказал, как шли вчетвером по темной улице, увидели девчонку в дорогой меховой шапке…

— Сняли шапку, а дальше что было? — спрашиваю.

— Ну, побежали… — еле слышно отвечает он.

— Это-то ясно. Что с тобой на следующий день было, через неделю, через месяц? Тебе хотелось найти ту девчонку, извиниться, вернуть шапку? Все-таки зима, холодно.