— Как откуда? Я что, не сказал? Я начиная с девятого класса занимался разной ерундой: пластинки, джинсы и т. д.
— То есть фарцовкой?
— Да. В основном работал на моряках.
— И что, смог накопить такую большую сумму?
— Почему большую? Полторы тысячи?
— У тебя, что, и больше бывало?
— Когда как… Но вы дослушайте, не перебивайте.
— Извини.
— Он тогда привез мне магнитофон, кассеты. И еще привозил. А в четвертый раз я ему отдал три тысячи — это уже было полтора года назад. А когда он возвращался из плавания, то его посадили: то ли порнография, то ли еще что. В общем, мне сказали, что мои деньги пропали. И я стал перезанимать, выкручиваться…
— То есть, эти три тысячи были не твоими?
— Я их взял… Надеялся, что потом магнитофон продам, ну, не за три тысячи, конечно, повыгоднее, расплачусь и так далее.
— Ты хочешь сказать, что и раньше ты перепродавал магнитофоны по спекулятивным ценам?
— Вы догадливы… А у нас в городе есть один парень… Он занимается вымогательством. Он нападал на более мелкие группировки, и те ему платили дань. Очень исправно.
— Ты с ним был знаком?
— Да… Сначала с его братом. Я-то был тогда мелкая сошка, он на меня не обращал внимания… А тут — такая ситуация. Я обратился кнему — мне очень нужны были деньги. Это — долг. Я решил, отдам — и все, завязываю. Кое-что продал. Магнитофон, пластинки, но все равно не хватило. Он мне дал тысячу рублей, но потребовал, чтобы я заплатил ему проценты: с тысячи — четыреста рублей.
— И ты согласился?
— Я оказался в безвыходном положении, друзья стали от меня потихоньку отказываться, потому что уже всем был должен по мелочи… И к тому же я занимал у него на год…
— А почему же твои друзья начали от тебя отказываться?
— А кому нужен такой товарищ, который занимает деньги, а потом не отдает?.. В общем, проходит год, и я понимаю, что деньги тому парню я отдать не могу. Ни сумму, ни проценты с суммы. Он начинает за мной гоняться…
— И успешно?
— К тому времени я уже бросил институт, сидел дома. И они приходили…
— Он.
— Да нет, он сам — никогда. Ребята от него. Приходили — били. Так, не очень сильно. Один мне сказал: «Я против тебя ничего не имею, но — такая работа…»
— Не открывал бы дверь, пошел бы в милицию.
— Не смешите… Иногда я отсиживался у девчонок, но город небольшой, куда денешься… А тогда он еще поставил мне «счетчик»…
— Что поставил?
— Счетчик… Каждый день сумма долга росла, и в конце концов долгов у меня стало около десяти тысяч. Еще кое-что продал: стенку, какие-то шмотки — передавал этим ребятам, которые приходили, да им кое-что приплачивал… Чтобы не били… Сейчас у меня осталось долга семь тысяч… Ну вот, возвращаюсь домой около двенадцати ночи — подруливает машина. Темно было… Фары прямо на меня… Останавливаются в полметре…
Выскакивают оттуда четверо, я их раньше никогда не видел… Пистолет, и мне прямо влоб…
— Настоящий пистолет? Может, тебе показалось?
— Настоящий. «Марголин». «Если завтра не отдашь деньги, то мы тебя прикончим». На следующий день рано утром я ухожу к девчонке, целый день сижу у нее. А на рассвете — уезжаю. В Красноярск. Сказали, что там на домостроительном комбинате платят по 250–300 рублей, а оказалось, зарплата 70-100, общежитие залито вином пополам с кровью, каждый день драки, уголовники, бичи и прочее. Уезжаю в Москву, с Главпочтамта звоню матери. Она говорит: все время приходят. Сижу в Москве, жду перевода от матери… Алло, вы слушаете?
— Слушаю, слушаю… Да, Володя, попал ты в передрягу…
— В водоворот…
— Тебе надо помочь выбраться?
— Да не надо этого… Выслушали — и спасибо. Все равно помочь вы мне ничем не можете.
— Давай попробуем!
— Не надо. Как-нибудь выкручусь…
— И куда ты сейчас?
— В Среднюю Азию. Там у меня мужик знакомый в одном месте. Устроюсь на работу, видно будет…
— Володя…
— Только давайте без нотаций. Все, пока!
Иногда ловлю себя на том, что мне его все-таки жалко. Хотя он сам, думаю, очень бы удивился, что именно этого чувства — жалости — достойна его судьба. Как это у него было: «Я думаю, у меня все будет нормально. Спорим?»
Я не стал спорить. Больше того, я не смог сказать нормальных слов на прощание, кроме банальных, ни к чему не обязывающих:
— Надеюсь, там ты что-нибудь поймешь.
Через некоторое время девушка с сержантскими погонами на мундире стояла в дверях комнаты для допросов, легко и безучастно поигрывая связкой ключей, и ждала, пока мы кончим разговор. А Виктор встал, заложил руки за спину, пошел, оглянулся, вдруг подмигнул, бросил через плечо: «Ну, спорим?» И улыбнулся.
Улыбка эта не вязалась ни с его внутренним состоянием — все-таки осужден на три года лишения свободы — ни с внешним видом — убогая черная роба и стрижка под «ноль».
Но он улыбнулся.
Вот так мы расстались.
И я понял, что все-таки мне жалко Витю Полянова.
Витя Полянов стоит перед глазами.