Потрясающая способность узнавать обо всем на расстоянии! А ведь не прошло и пары часов с тех пор, как синьора Перилли попросила нас задержаться в классе после короткой церемонии вручения аттестатов.
– По итогам экзаменов ваша дочь стала лучшей в школе, у нее настоящий талант. И вы не имеете права зарывать в землю. Но мы ведь это уже обсуждали, верно? – спросила она, взглянув на мать в упор, и протянула ей вырванный из тетради лист в клетку. – Вот адреса трех городских лицеев. Обдумайте все хорошенько, потом дайте мне знать, куда собираетесь подать документы. И в дальнейшем, если не возражаете, хотела бы попросить вас держать меня в курсе ее успехов в учебе.
Мне она принесла целую сумку книг на лето, а на прощание, обеими руками приподняв мою голову под подбородок, как редкую драгоценность, поцеловала в лоб. Одно из колец зацепилось за локон, и даже когда ей удалось выпутаться, клок волос так и остался в плену бразильского аметиста. Я сделала вид, что не заметила, и крошечная частичка меня пробыла с ней еще какое-то время.
Дойдя до двери, мать вдруг обернулась, словно наконец-то обдумала ответ:
– Может, мне и не посчастливилось в школу ходить, да только я, синьора учительница, вовсе не дура и сама понимаю, что у нее, – она коснулась моей головы, – мозги для учебы заточены. Уж как-нибудь разберусь, как это дело устроить, заставлю ее продолжать.
В голосе, доносившемся из трубки, не слышалось немощных интонаций: даже после многокилометрового путешествия по проводам он казался глубоким, полным сил. Его обладательница вовсе не была убита горем и, похоже, совсем забыла о своей болезни. На миг я подумала, что она пошла на поправку и вот-вот выздоровеет – может, потому и позвонила? К моему собственному удивлению, чем реальнее становилась столь желанная для меня перспектива, тем быстрее рос подступивший к горлу ком. Я больше не знала, чего хочу, и только смущенно молчала, а она продолжала размеренно чеканить:
– Мать, наверное, уже рассказала, что мы хотим подобрать тебе самый лучший лицей? Ты этого заслуживаешь.
Но даже эти слова меня не тронули: она произнесла их так, словно была не моей матерью, а престарелой тетушкой с кучей денег, готовой профинансировать мое будущее.
– Значит, я вернусь домой? В деревне лицеев нет, – улучив момент, попробовала вставить я.
– Вообще-то я думала устроить тебя к урсулинкам, у них прекрасный интернат для школьниц. Все издержки за мой счет.
– Даже и не думай. И потом, я уже не школьница, – бросила я сухо.
– Хорошо, поищем другой вариант. Может, найдем достойную нашего доверия семью: будешь жить на полном пансионе.
– Почему мне нельзя просто вернуться домой? Что я вам такого сделала? – почти выкрикнула я.
– Ничего, что ты. Пока не могу объяснить, в чем дело, но меня и правда заботит, где ты продолжишь учебу.
К телефонной кабине подошел какой-то мальчишка. Он принялся вышагивать взад-вперед, нетерпеливо поглядывая на меня. Я потянула за вертикальную ручку, прикрывая дверь, и выпалила:
– А родители Патриции не согласятся меня принять?
– Не думаю, что это подходящая семья. Не волнуйся, у нас еще много времени, успеем все устроить.
На заднем плане послышался шум, как будто отодвинули стул, потом низкий мужской голос, но утверждать я бы не стала: это могли быть помехи на линии.
– Кто это там с тобой, папа? – спросила я, вдруг осознав, что взмокла. Мальчишка постучал в стекло, потом еще несколько раз, указывая на часы.
– Нет, телевизор, – ответила она. – Кстати, пришлю-ка я один вам: думаю, у вас его нет.
– Сама привезешь?
– Нет, не смогу, закажу доставку.
– Тогда не трать деньги, мне он не нужен. Вы, значит, уверены, что в сентябре я переезжаю? А то мы здесь летом вечно играем посреди дороги, даже по сторонам не смотрим.
Я надеялась спровоцировать ее, но она не отреагировала, только сказала, что торопится – вероятно, даже больше, чем мальчишка, пыхтя нарезавший круги за дверью. На заднем плане снова раздался голос (я не поняла ни слова), потом какой-то странный звук, похожий на плач. Она пообещала перезвонить, поспешно пожелала удачи, бросила «до встречи» и отключилась, не дав мне вставить ни слова, а я так и осталась с мокрой от пота трубкой в руке, чувствуя, как внутри под прерывистое ту-ту-ту разгорается ярость. До встречи? Как бы не так! Больше мы не увидимся. И никаких «мам», даже про себя: буду звать ее Адальджизой, причем таким холодным тоном, чтобы само это имя скрылось под толщей льда. Вот теперь я действительно ее потеряла. А следующие пару часов даже считала, что смогу забыть.
– Так вот кто это был: Арминута, – скривился мальчишка, когда я вышла, и сплюнул на землю, нагло поглядывая на меня.
– Заткнись и звони, раз тебе так срочно, а то позову братьев, они тебя в клочки разорвут, – прошипела я сквозь зубы.