Арминута

Вечером к нам зашел какой-то мужчина: хотел пригласить на следующий день, в воскресенье, поработать в поле. Было уже довольно поздно, но они с отцом все равно уселись за кухонный стол. Выглядел он совершенным пиратом из-за черной повязки на правом глазу: та удерживалась на положенном месте тесемкой, обегавшей вокруг его головы, почти лысой, не считая пары курчавых седеющих островков на затылке. Из уголка рта свисала незажженная сигара с опаленным от прошлых прикуриваний кончиком, которую он так ни разу и не вынул, поэтому говорил, не разжимая зубов. Я была удивлена и даже немного напугана его внешностью.

– В такой час женушка-то твоя, небось, уже в постели, – говорил он. – Ясное дело, все не оправится от постигшей вас беды. Вот увидишь, как ей завтра поможет вдохнуть немного свежего воздуха! И потом, бабуля Кармела хочет снова с ней повидаться: уж она-то не забывает крестницу. Вот, передала мне для нее. Нужно положить под матрас, там, где она голову преклоняет.

Я не смогла разглядеть, что это был за предмет: он выглядел как мешочек с чем-то внутри. Отец положил его в карман и поднялся, чтобы достать еще бутылку вина: ни мне, ни тем более Адриане не удалось бы до нее дотянуться.

– А ты, дочка, чья будешь? – спросил пират, заметив незнакомое лицо.

– Это моя сестра, – вмешалась Адриана. – Ее соплюшкой совсем дальней родне отдали, но теперь мы ее взяли обратно.

– Да, слыхал про это. Ты тогда завтра поутру тоже приезжай, у меня работы на всех хватит, – ободряюще подмигнул он мне единственным глазом.

Забравшись на свой верхний ярус кровати, Адриана рассказала мне о человеке с повязкой на глазу. Он был таким же бедняком, как мы, и жил в большом доме посреди возделанных полей. Когда-то ему, совсем еще мальчишке, попал в глаз камешек, вылетевший из-под колес мчавшегося на всех парах по шоссе трактора, и парень окривел. За вечно торчащий во рту окурок ему дали прозвище Полсигары, но горе тому, кто осмелился бы назвать его так в лицо.

– А настоящее имя? – спросила я.

– Да я уж и не помню. Но там, в полях, взрослых принято называть «дядя», даже если он тебе никакой не родственник, так что проблем нет.

– И что он такого ей передал? – я качнула головой, указывая на спальню где-то там, за дверью.

– Даже и не знаю. Может, ладанка? Бабуля его старая-престарая и ведовством промышляет. Люди к ней ходят за советами и за лекарством. Когда у меня был коклюш, она прислала сироп – на вкус чистейшее дерьмо, я его всегда выплевывала. А вот настойку от глистов делает по науке: ужасная горечь!

Лишь через пару лет я узнала, что «наукой» Адриана называла дикую полынь, чьи целебные свойства были хорошо известны сельской ведунье.

Мы выехали поутру. Машина периодически чихала. Братья даже вставать не стали: там все время заставляют работать, говорили они, а мы не хотим. Адриану обычно не укачивало, но тут она стала жаловаться на тошноту, стоило нам выехать из деревни: наверное, сказалось выпитое в последний момент молоко. Пришлось притормозить (как раз вовремя!) у поворота за речкой, и она оставила весь свой завтрак прямо на краю поля, где истек кровью Винченцо. Под забором, который прервал его полет.

Пока ее рвало, я стояла рядом. Мать не стала выходить – закрыла окно, отвернулась, спрятав лицо, и по движениям плеч я поняла, что она всхлипывает.

26

Дом встретил нас запахом цветущих акаций и нескольких поколений огромной семьи. Все они жили на ферме, все с утра до вечера занимались каким-то делом. Полсигары точил косу, время от времени отстукивая лезвие большим молотком и, как мне показалось, был очень рад нас видеть. Видимо, он упоминал обо мне, потому что моему присутствию никто особо не удивился, только посматривали с любопытством, особенно дети. Двое мальчишек погнали было овец на пастбище, но вытолкали их только за изгородь, подгоняя криками и свистом, а потом вернулись поздороваться с нами. Хозяйка, закончив с пшеном для кур, предложила нам освежиться: мужчины пили анисовую, нам, женщинам и детям, наливали закатанный в прошлом году вишневый компот.

– Дам еще пару банок с собой, – сказала она и вполголоса добавила, обращаясь к нашей матери: – Бабуля Кармела тебя заждалась. Помнишь, где она?

Та аккуратно спустила Джузеппе на землю и кивнула мне в сторону старого дуба за домом. Я покорно двинулась вслед за ней, не понимая, куда иду, а подойдя поближе, запнулась, внезапно увидев все сама. На высоком стуле, напоминавшем какой-то варварский трон, прямее его покрытой грубой резьбой спинки сидела старуха, одетая в застегнутый на крупные пуговицы халат цвета укрывавшей ее тени. Я глядела во все глаза, зачарованная этим сказочным величием. Выжженная за сотню лет солнцем кожа напоминала кору дерева за ее спиной: такая же неподвижная, так же покрытая трещинами морщин. И старуха, и дуб выглядели бесконечно древними.

Позже мне рассказали, что некогда она пересекла границу смерти и даже пробыла там несколько дней, а потом, не вынеся одиночества, вернулась.

– Крестная Карме... – начала мать, но голос сорвался.