Однако попали мы туда лишь спустя несколько лет. Я только что сдала экзаменационную сессию в Римском университете, приехала к Пат, и мы вместе отправились дальше. Для нашего путешествия мы выбрали довольно странную цель — озеро, но Патриция еще не залечила свою любовную рану и считала, что ее настроению больше всего подходит пейзаж с неподвижной водой. Однажды ранним утром, сидя на террасе маленькой гостиницы, окна которой украшали горшки с геранью, она решительно заявила:
— Хватит с меня этой скуки смертной. Сегодня же едем в Гардаленд.
У входа мы смешались с толпой детей. Я кричала от страха даже на самых простых аттракционах, на американских горках, на самом верху колеса обозрения, где мы остановились на несколько мгновений и качались в пустоте. Но ничто не могло вернуть мне ощущений того вечера, который я провела с Винченцо и Адрианой на каруселях у цыган.
Я села в автобус на остановке у набережной. Они настояли на том, чтобы втроем проводить меня, с нами пошли даже собаки, которых Ванда вела на поводках. Я явилась к ним с букетиком увядших цветов, а уезжала в поселок с запасом тетрадей, нижнего белья, свитеров и брюк, а также с небольшой суммой денег, чтобы подготовиться к школе. Я попрощалась с ними и убежала, задыхаясь от рыданий, которые не сумела унять. Мне хотелось утонуть в этой лазури, раскинувшейся метрах в тридцати оттуда, за песчаной полосой вдоль набережной.
Я улыбалась, сидя на своем любимом месте возле окна и прижавшись головой к стеклу. Никола сам положил мне в сумку несколько пачек печенья и большую порцию пармиджаны, купленной в ближайшей закусочной. Я подумала, что угощу сестру, чтобы она на меня не сердилась. Мы бы съели ее вечером тайком в сарае, только она и я. Я бы подарила ей несколько тетрадей и отдала свою сумку. А вдруг она встретит меня враждебно, вне себя от ревности? Там, на другом конце маршрута, у меня не было никого, кроме Адрианы. А пока что, катя в автобусе по извилистой дороге, я могла плакать сколько угодно, никого не стыдясь: место рядом со мной так никто и не занял.
16
Она с полудня ждала меня на площади, встречая каждый автобус, прибывавший из города. Держалась немного в стороне, а потому не сразу заметила меня в сентябрьских сумерках. Я уже направилась к дому, когда она шагнула ко мне, и я ее увидела: она стояла, опустив кулаки и нахмурившись так, что почти не видно было глаз. Мы смотрели друга на друга с расстояния в несколько метров. Я не знала, как приблизиться к этому измученному комку плохо переваренной ярости. Я чувствовала, с какой ненасытной жадностью она смотрит на набитую доверху сумку, на раздутые пакеты, которые я с трудом поднимала. Затем она внезапно бросилась ко мне и обхватила руками. Я положила вещи на асфальт, обняла ее и поцеловала в лоб. Мы шли домой рядышком, не разговаривая, она помогала мне нести сумки и даже не спрашивала, что в них. Она заговорила только, когда мы дошли до маленькой площади перед домом, и она окинула ее взглядом. Там никого не было: в этот час все ужинали.
— Вещи, которые ты привезла, лучше куда-нибудь спрятать, иначе с ними что-нибудь случится, — произнесла она и указала на третий этаж, видимо намекая на Серджо и второго брата.
Мы открыли сарай — ключ мы всегда оставляли за кирпичом — и быстро все убрали.
— Не наедайся, — предупредила я ее, когда мы поднимались по лестнице. — У меня есть для тебя кое-что вкусненькое, после попробуешь.
Семья, похоже, не особенно по мне скучала. Только Джузеппе оторвался от материнской груди и потянулся ко мне. Я взяла его на руки, и он сунул мне в рот липкую сладковатую ладошку. Я села за стол, но не проявила интереса к еде, и Серджо ехидно заметил:
— Синьорина рыбы наелась. — И добавил, чтобы ни у кого не осталось сомнений: — Конечно, сырой.
Винченцо с ними не было. После ужина и всяких мелких хлопот мы с Адрианой спустились на площадь под каким-то пустяковым предлогом, следя за тем, чтобы за нами никто не увязался. Сидя на опрокинутой корзине, она впервые попробовала пармиджану. Я все сразу поняла и уступила ей свою порцию. Ее отрыжка после обильной еды прозвучала как прощение за мое двухдневное отсутствие.
На следующее утро нам велели сидеть с ребенком — мать отправилась к кому-то в деревню, чтобы запастись фруктами для варенья. Мы положили его в кровать и стали катать от нее ко мне и обратно, словно он был живой куклой. Вдруг он как-то съежился и громко заплакал.
— Боже, что с ним такое? — испугалась я.
— Ничего-ничего, просто живот крутит, — ответила Адриана и попыталась взять его на руки.