Арминута

Около одиннадцати часов приходский священник начал гасить свечи и выпроводил нас всех. В свою последнюю ночь на земле Винченцо остался один, на него не мигая смотрели только глаза неподвижных статуй.

На следующее утро из всей проповеди я расслышала только несколько слов: человек погиб, ибо не обрел верного и надежного наставника, стал заблудшей овцой, которую Господь примет в свои милосердные объятия, а мы будем за это молиться. Когда мы вышли из церкви, шел проливной дождь, и вокруг нас собралось кольцо черных зонтов: люди выражали нам соболезнования. Какой-то незнакомый мужчина, не сумев ничего сказать, прошептал мне на ухо слова утешения и поцеловал в щеки. Должно быть, в этот момент я почувствовала, что принадлежу к семье Винченцо.

Когда мы прибыли на кладбище, дождь перестал. Нас осталось совсем немного. По другую сторону могилы ненадолго появился мой отец карабинер, придерживавший у шеи поднятый воротник. Он поздоровался со мной легким кивком и открыл было рот, будто хотел что-то сказать. И тут же закрыл. Как и говорил Никола, он отрастил бороду и показался мне немного неопрятным. Как это ни странно, я почти ничего не почувствовала при этой встрече, не стала к нему подходить: я не смогла бы ни о чем его спросить, тем более в такой момент. Спустя несколько минут его там уже не было.

Цыгане тоже приехали, они стояли в стороне, там, где светило солнце, пробившееся сквозь облака. Их было четверо, примерно того же возраста, что мой брат, кроме одного, более взрослого, одетого в лиловую рубаху с большим воротником и траурной розеткой на груди. Они были в начищенных ботинках, их зачесанные назад темные волосы по-праздничному блестели от бриллиантина. Своим присутствием они отдали дань товарищу.

За оградой их ждали лошади — без привязи, на воле.

21

Мы вернулись в холодный дом. В ту ночь в горах раньше обычного выпал снег, в долине уже несколько часов свирепствовал ледяной ветер. Дребезжали стекла ветхих окон, по комнатам гуляли сквозняки. Соседка, сидевшая с Джузеппе во время похорон, принесла его домой, но когда она подошла к матери с ребенком на руках, та отвернулась. Адриана тоже не хотела заниматься малышом. Я взяла его, села на стул и откинула голову назад. Малыш просто сидел у меня на коленях, держать его у меня не было сил. Он почувствовал, что на меня нельзя положиться, и замер в неподвижности. Женщины с других этажей собрали поминальный стол, приготовив еду и напитки для нас. Не знаю, поел ли кто-нибудь.

Через некоторое время Джузеппе беспокойно завозился: он хотел, чтобы я спустила его на пол. Он подполз к матери, одетой в черное, и вопросительно посмотрел снизу вверх широко открытыми глазами. Должно быть, она его тоже заметила с высоты своего отчаяния. Она обошла его, легла на кровать и не вставала до следующего дня. Соседки приносили ей горячий бульон в чашке, как в те дни, когда она рожала, но она только кривила рот.

Несколько дней подряд соседки по очереди приглашали всех нас к себе и кормили завтраком, обедом и ужином. Я не ходила и довольствовалась парой кусков хлеба и тем, что приносила мне Адриана, прихватив у них на кухне. Ночью мне чудилось, будто я слышу, как Винченцо ворочается на своей кровати, а значит смерть его — только сон или просто шутка. Иногда в комнате витал его запах, он чувствовался повсюду. Как трудно было принять его отсутствие, ставшее реальностью! Однажды я даже рывком подскочила на кровати, ощутив на своем лице его дыхание, как в ту ночь, когда он ощупывал в темноте мое тело.

Однако не только Винченцо заполнял часы моей бессонницы. Мне казалось, что на кладбище я почти не обратила внимания на моего отца, но его лицо, наполовину скрытое бородой, упорно возникало в памяти. Он смотрел на меня строго, более того, разочарованно. Я не сомневалась: он не хотел со мной разговаривать. Может, боялся, что я попрошу его забрать меня домой, а может, в его взгляде было что-то еще. Тяжкий молчаливый упрек. А если именно он решил отправить меня обратно? Он никогда не давал мне повода представить себе такое. Но чем я могла перед ним провиниться? Тем, что однажды целовалась в школьном коридоре, и ему об этом рассказали? Слишком мало, чтобы лишить себя дочери. Это я понимала, хотя была еще слишком молода, а ночь обычно распаляет наше воображение. Мне не удавалось вспомнить, что я сделала не так.

Поначалу мать почти не вставала с постели, лежала на боку с открытыми глазами. Джузеппе попросился к ней и совсем ее не беспокоил. Пару дней у нее еще оставалось несколько капель молока, и он сосал грудь, но потом она высохла. Он свернулся комочком и некоторое время прижимался к ее равнодушному теплому телу. Потом она отодвинула его, как ненужную вещь, и повернулась лицом к стене. Несколько раз он пытался привлечь к себе ее внимание, но все было бесполезно. Тогда он громко заплакал, я прибежала к нему и несколько секунд простояла в комнате, не зная, что делать. Она посмотрела на меня такими глазами… Я забрала Джузеппе и унесла.