Арминута

Утром соседские женщины вспомнили о нашем недавнем горе, и каждая принесла нам что-нибудь на праздничный обед: суп из артишоков с сыром, запеканку с фрикадельками, запеченную индейку в желе. Хозяева кирпичного завода только вечером двадцать четвертого декабря решили выдать рабочим зарплату за один месяц, хотя задолжали много больше, и отец по пути домой зашел в магазин и купил две пластины нуги. Мы порезали мясо, съели его, потом, хрустя орешками, с удовольствием лакомились нугой и засиделись за столом дольше обычного. Адриана жевала энергичнее и громче всех. Внезапно она вскрикнула и вскочила, схватившись за челюсть. Я пошла за ней в комнату: она сидела и плакала. Она широко открыла рот и положила указательный палец на наполовину почерневший молочный зуб. Какой-то светлый осколок, скорее всего кусочек миндаля, застрял в дырке, пробудив боль, которая уже некоторое время то появлялась, то затихала. Чтобы удалить кусок ореха, Адриана поковырялась в дупле зубочисткой, которую носила в кармане, потом сунула ее мне под нос:

— Понюхай, как воняет. Я такая несчастная, он все никак не выпадет. Лучше ты его вырви, а то у меня в этот раз никак не получается.

Я боялся сделать ей больно, но она настаивала. Зуб, как оказалось, держался на десне только с одной стороны и немного шатался, но выпадать ему было еще рано. Я попыталась надавить на него пальцем, но ничего не вышло. Не получилось и подцепить его нитью: я дергала, и в руках у меня всякий раз оставалась пустая петля.

— Тебе нужен инструмент, — подсказала она.

Мы отправились на кухню. Остальные уже ушли, нас ждала только куча грязной посуды в раковине. Я стала открывать ящики один за другим, не представляя себе, что ищу, просто разглядывая разные предметы. Нож? Нет, только не это, испуганно решила я. Вилка? Мы подошли к окну: зимнее солнце уже склонялось к закату. Адриана подставила мне нижнюю челюсть. Я поддела крайним острием зуб с той стороны, которая уже отделилась от десны. Адриана замерла и притихла, ее руки застыли в воздухе. Я глубже просунула зубец и заглянула ей в глаза: в них я увидела боль. Зрачки расширились, она по-прежнему не шевелилась. Затаив дыхание, я резко дернула вилку вверх. Зуб выскочил и провалился прямо в горло, а из десны фонтаном брызнула кровь. Кашляя и сдавленно вскрикивая, Адриана освободилась от чужеродного предмета, выплюнув его мне на ладонь вместе с длинной струйкой крови. Затем она, сцедив красную слюну, промокнула ранку тряпкой.

Вечером я плакала в подушку. Кто удалял ей молочные зубы, когда меня здесь не было? Она услышала и спустилась. Я рассказала ей о последней встрече двух моих матерей, которая случилась неделей раньше, и о том, что они решили переселить меня назад.

— Ты что, уезжаешь? — в ужасе спросила Адриана.

— Не сейчас, а в сентябре, когда пойду в старшую школу.

— Разве ты не этого хотела? — спросила она, немного помолчав. В ее неожиданно взрослом голосе я услышала легкий упрек, правда, мягкий, даже ласковый. — Конечно, они насильно вернули тебя сюда, но мы тебе не нравимся. Ты Арминута и поэтому плачешь каждую ночь, ворочаешься под одеялом, не можешь уснуть. Разве ты не рада, что возвращаешься в город?

— Я уже ни в чем не уверена, совсем запуталась. Никто мне не говорит, где я буду жить. Моя мать найдет мне место, возможно, в интернате при монастыре.

— Ты с ума сошла! В интернатах начальство все чокнутое, просто ужас! Они даже нижнее белье проверяют.

— С чего ты взяла?

— Есть тут один тип, живет за пекарней. Он такое рассказывает!

— Монахини меня волнуют меньше всего, — пробормотала я, проведя рукой по ее волосам. — Я тебя больше не увижу, — всхлипнула я.

Мы вместе немного погоревали, потом она выпрямилась и подпрыгнула, приземлившись на середину кровати.

— Почему они таскают тебя с места на место, куда им в голову взбредет? Слушай, хватит им подчиняться, ты должна взбунтоваться, — убеждала она меня, тряся за плечо.

— Как?

— Пока не знаю, мне нужно подумать. А пока что поклянись, что мы больше не расстанемся. Если ты уедешь, я поеду с тобой.