Арнольд Мери. Последний эстонский герой

Пятнадцатилетним учеником белградской гимназии я стоял в шеренге, отгораживающей тротуар от мостовой, по которой проходила похоронная процессия короля Александра, убитого в 1934 году в Марселе вместе с министром иностранных дел Франции Барту накануне решающих переговоров о создании так называемого «Восточного пакта». Они были одними из последних европейских политиков того времени, искренне стремившихся создать систему «коллективной безопасности» против угрозы фашистской агрессии. Именно за приверженность этой политике они вместе с королем Александром были убиты бандой террористов, организованной Германией, Италией и хорватскими усташами. Но верхом цинизма, что лично мне на веки вечные разъяснило, что такое фашизм, было то, что мимо нас, стоящих в шпалере на расстоянии 4-5 метров, в первых рядах процессии шли Геринг и министр иностранных дел Италии, зять Муссолини, граф Чиано... Шли убийцы!

А в 1936 или 1937 году я оказался в гостях у Шульгина —это один из двух деятелей Четвертой Государственной думы, который принимал отречение императора Николая II.

—И что, все они, как показывают в кино, плакали при слове «Россия»?

— «Что происходит в России?»—это единственный вопрос, который людей действительно интересовал. Среди эмигрантов, которые жили в Югославии, не было таких, которые свое будущее видели за границей. все их мысли и разговоры всегда были связаны с родиной.

после окончания начальной школы в Скопле я был отправлен на учебу в Белград в русско-сербскую гимназию, в которой преподавался сербский язык, а также литература, история и география Югославии на сербском языке. все остальные предметы давались на русском. преподавательский состав состоял из эмигрантов, и ученики процентов на 80-90 тоже были дети белоэмигрантов. но во всех классах были и югославы, потому что любовь к России там традиционна. Она не охватывает всех и вся, но русофилов действительно было очень много, и они даже в условиях того времени предпочитали давать детям русское образование.

В Югославии было несколько учебных заведений для русских. Гимназия одна—она делилась на мужскую и женскую. Кроме этого, штук пять кадетских корпусов. Демократически настроенная часть эмигрантов посылала своих детей в гимназию, а более категоричная — в корпуса. И учителя делились таким же образом. Если говорить об умонастроениях преподавательского состава, то здесь первую скрипку играли меньшевики и эсеры.

нашим классным наставником был преподаватель Елачич. по происхождению он был хорватом, но его прадеды давно эмигрировали из Хорватии в Россию, поэтому сербского языка он не знал, был чисто русским. он, например, со скандалом вел преподавание географии не России, а СССР, потому что считал, что такой страны—Россия больше нет, и поэтому дети должны изучать географию Советского Союза. Это вызывало немало нареканий, даже преследований, но руководство гимназии согласилось, и у нас велось преподавание географии СССР.

В гимназии я проучился восемь лет. На улице с мальчишками играл, общался с ними на сербском языке, поэтому этот язык знал довольно прилично.

—Вас, конечно, переделали на югославский манер в какого-нибудь Мерича?

— Нет, мое прозвище было Сивка. По аналогии: Мери — сивый мерин...

Родители тоже переехали в Белград после того, как прогорел ресторан, а я сильно заболел. Началось с кори, а потом плеврит и воспаление легких. Мать приехала в столицу, чтобы быть при мне, а потом туда перебрался и отец. Он работал поваром, так что школа Аракелова не пропала даром. Через некоторое время мать устроилась прислугой. потом они оба работали у одного английского дипломата: отец—поваром и садовником, а мать—уборщицей. Дипломат жил на вилле, нам там отвели комнату. Меня забрали из интерната. питались тем, что оставалось от господ. Работы не было. Нигде. Никакой.

Такого настроения, что, мол, я сын прислуги и поэтому хочу быть господином, у меня никогда не наблюдалось. Одно время я хотел стать лесником, потом — агрономом, любил мастерить.

Эстонский язык за эти годы забыл абсолютно. У нас оставались родственники в Эстонии, причем довольно тесное общение было с родней по материнской линии, хотя они не были эстонцами. С родственниками со стороны отца не общались. Какая-то переписка у него с матерью была, но очень эпизодическая.

В 1938 году, дождавшись, когда я окончу гимназию, родители решили вернуться в Эстонию.

—Почему?