Аромагия

Запахи — это целый океан, пугающий тех, кто не умеет плавать. Можно всю жизнь плестись по его берегу, шарахаясь даже от брызг. А можно, как дети, с визгом прыгнуть в набегающую волну и насладиться ее бурлящими прикосновениями…

Но я не имею права поступать так с Петтером, даже если он мечтает именно об этом.

Когда автомобиль, в последний раз чихнув мотором, остановился, я еще некоторое время сидела неподвижно.

— Госпожа Мирра? — тихий голос Петтера, его осторожное прикосновение к локтю заставили меня нехотя открыть глаза.

— Да, Петтер? — рассеянно отозвалась я, глядя на хмурое море за окном автомобиля. Оно походило на медведя, который все никак не уснет в своей берлоге, ворочается и недовольно порыкивает.

— Приехали, — подтвердил очевидное мальчишка, не торопясь убирать руку. А губы у него пухлые, совсем детские, и улыбка такая открытая…

По тесному салону автомобиля поплыло такое благоухание, что я замерла, разрываясь между желанием отшлепать глупого мальчишку и обнять его.

Так красиво, милосердные мои боги, как же красиво! Мягкая замша, играющая всеми оттенками фиолетового — ладан, кремово-желтый атлас сандала, нежная шероховато-древесная текстура мирры, как брошь, скрепляющая все это великолепие.

Ладан, сандал и мирра — благоговение.

Кажется, еще немного, и Петтер совсем потеряет голову.

— Петтер, — быстро и намеренно громко заговорила я, стараясь развеять наваждение, томным жасмином колышущееся вокруг. — Зачем вы меня туда привезли?

— Что? — непонимающе спросил он, с трудом выныривая из своих грез.

Прекрасный аромат будто поблек, но не исчез. Словно кто-то набросил на роскошное вечернее платье плотный кожаный плащ.

— Зачем вы меня туда привезли? — терпеливо повторила я. — Не думаю, что вы намеренно хотели меня унизить.

А вот это его проняло: дернулся, из глаз мгновенно исчезла мечтательная дымка — будто фата, сорванная нетерпеливым женихом.

— Нет! — Петтер протестующе мотнул головой. — Я просто…

— Просто — что? — подбодрила я нетерпеливо.

— Я хотел, чтобы вы знали, — признался он тихо, глядя на свои сцепленные руки.

— Знала о чем? — раздражение прорвало плотину моего самообладания. Ведь он ничего мне не объяснил! Выдернул из «Уртехюс» и повез неведомо куда, как безвольную куклу. А теперь из него слова не вытянешь! — Что Ингольв настолько… — я замолчала на мгновение, подбирая слово, — потеряет голову, чтобы драться на дуэли из-за любовницы?

— Нет! — так яростно запротестовал Петтер, что я вздрогнула. Теперь он смотрел прямо мне в глаза — требовательно и настойчиво. — Все совсем не так! Вы…

Он оборвал пламенную речь на полуслове и отвернулся, прикусив губу. Пахло от него противоречиво — кислой обидой и жаркой имбирно-лавровой гордостью.

— А как? — мягко спросила я. — Все выглядит вполне очевидным.

— Я не могу вам сказать, — неожиданно хрипло произнес он, не глядя на меня.

— Не можете или не хотите? — уточнила я резко. — Петтер, что за глупости?

Какие-то непонятные намеки, обмолвки, как будто это великая тайна!

— Не могу! — выкрикнул он, ударив по рулю.

Низкий рев клаксона заставил меня вздрогнуть и отшатнуться.

— Я дал слово господину полковнику, что никому не скажу! — уже тише закончил Петтер, сжимая руки в кулаки.

Оставалось только вздохнуть: благородство похвально, однако порой очень утомительно.

— Эта история с дуэлью как-то связана со мной, верно? — предположила я, вспомнив слова инспектора Сольбранда.

Петтер нахмурился и еле заметно кивнул.

— Почему вы не хотите мне помочь? Хотя бы немного! — попросила я, взяв его за руку. Запрещенный прием: мальчишка дернулся и жарко покраснел.

— Я не могу! — выдавил он.

Петтер не знал, куда девать глаза, но пахло от него так дымно-ладанно, что не оставалось сомнений в его непреклонности.

— Хорошо, — признавая поражение, вздохнула я. — Подумаю об этом позже. Да, вот еще о чем я хотела спросить…

Петтер, который уже облегченно перевел дыхание, снова напрягся:

— Да?

— Что имел в виду Ингольв, когда сказал, что такие, как вы, всегда в цене?

Надо думать, он подразумевал не только преданность своего ординарца — вряд ли командование сочтет ее достаточной причиной для столь стремительного повышения.

Петтер молчал, явно колеблясь, потом вдруг принялся неловко закатывать правый рукав. Резкий решительный аромат лимонной травы жалил нюх.

— Что… — начала я и замолчала, когда он резко протянул мне руку запястьем вверх.

Вены перечеркивал темный знак, словно клеймо. Тейваз.

«Руны победы, коль ты к ней стремишься, — вырежи их на меча рукояти и дважды пометь

именем Тюра!»[30] — всплыли в голове выученные в детстве строки.

— Вы?! — от удивления я задохнулась. — Вы — посвященный Тюра?!

Петтер тщательно одернул рукав и аккуратно застегнул пуговицы:

— Да!

В этом коротком слове было так много: и твердая уверенность, и гордость, и непреклонность.

Тюр — бог войны, но мало кто из военных осмеливался на посвящение ему, ведь Тюр еще и бог справедливости. В давние времена он поплатился правой рукой за ложь[31], и его верным последователям грозит то же самое.