Аромат книг

– Малахайд – детище бульварных романов, – произнёс Торндайк, поколебавшись. – Это не проклятие и не призрак. В детстве они окружали меня со всех сторон, как и вашу знакомую Флоренс Оукенхёрст. Мой отец владел одним из первых издательств подобного рода, издавал дешёвую писанину, причём тогда на ней ещё можно было сколотить состояние. Он не терпел ни классической прозы, ни стихов и не мог похвастаться сколько-нибудь хорошим вкусом. Он был грубым чудовищем под стать той грязи, которую печатал для своих читателей, и он не позволял мне читать что-либо, кроме бульварщины. Если он заставал меня с какой-нибудь другой книгой в руках, он бил меня и промывал мне глаза мылом, потому что считал, что я читаю книги для чистоплюев и сам хочу стать одним из них. Он сам сочинял бульварные романы и публиковал их потом под различными псевдонимами. По вечерам отец заставлял меня читать то, что успевал написать днём, всю пошлость и грязь, сочившиеся из-под его пера. Он спрашивал с меня содержание каждого абзаца, требовал пересказывать каждую описанную им мерзость и, если я не мог дать ему удовлетворительный ответ, потому что только притворялся, что читал его произведения, он колотил меня снова. – Торндайк помедлил, запнувшись на полуслове, и продолжил: – Мало-помалу один из уголков моей души стал находить извращённое удовольствие в описаниях насилия в историях моего отца: я начал воображать, как в один прекрасный день сотворю с отцом всё, что он делает со своими героями. Другой же части моей души было стыдно за столь низменные помыслы. Так в моей душе образовалась трещина, которая постепенно углублялась. Тогда я не подозревал о том, что я – библиомант (ведь мой отец был очень далёк от библиомантики), однако, вероятно, именно благодаря библиомантике моё другое, отвратительное «я» в конечном итоге материализовалось. Моё тело стало и его телом. Так на свет появился Малахайд.

Казалось, Торндайк пытался вновь сосредоточиться, а Мерси, заметившая его состояние, оглядывала скрытые в полутьме полки, соображая, есть ли там ещё ножницы, готовые к нападению.

– Малахайд появился на свет из-за моего отца и написанных им историй, однако другой причиной, по которой он возник, несомненно, стала библиомантика. Я не контролировал себя, вокруг меня не было ни одного человека, у которого я мог бы спросить совета. Только после смерти отца я узнал, что на свете есть и другие люди, похожие на меня, и нашёл себе учителя, который научил меня, как управлять моим талантом и пользоваться им. Я развил и укрепил его, научился держать в узде. Только от Малахайда мне так и не удалось отделаться, поэтому иногда он по-прежнему берёт надо мной верх и творит то, что делают ему подобные: мечтает ненавидеть, унижать и причинять боль, записывает свои мечты и публикует их для тех, кому они по вкусу, для масс, безнадёжно погрязших в болоте душевной низости.

Мерси прислушалась к себе, не сострадает ли она Торндайку: нет, сострадания не было, было лишь отвращение. Торндайк считал, что он вправе навязывать другим свои представления о «правильной» литературе: в этом смысле он был не лучше своего отца. Перед её внутренним взором снова ясно возник устрашающий механизм, установленный в большом зале особняка Торндайка, бледное лицо мальчика, которого подвергли действию этого механизма, и бурные аплодисменты Ложи.

– И вы хотели уничтожить Флоренс, потому что она наживалась на историях Малахайда так же, как ваш отец – на своих собственных?

Торндайк покачал головой.

– Она просто наткнулась на правду. Вы сами, мисс Амбердейл, навели её на мысль выяснить, что представляет собой Малахайд на самом деле, и она стала проверять все рукописи, все договоры, всю переписку в поисках фактов. Она очень внимательная женщина, эта мисс Оукенхёрст, и её поиски дали результат. Она обнаружила некую связь между Малахайдом и мной. Надо вам сказать, Малахайд никогда не был слишком осторожен. Он любил опасность и риск, и, я полагаю, он бы не возражал, если бы когда-нибудь вся правда о нём всплыла наружу. Мои страдания радуют его точно так же, как я от всей души желаю ему всяческих напастей.

Интересно, это ли Флоренс хотела сообщить Мерси, когда приглашала её на чай?

– Я не мог допустить, чтобы мисс Оукенхёрст обо всём узнала и предала мою жизнь огласке. – Торндайк удручённо улыбнулся. – А что касается вас, – что ж, вы стали невольной свидетельницей нашего превращения. Никто не должен был знать о нём. Поэтому, хотя я весьма сожалею об этом, вы обе должны умереть. Вы умрёте здесь и сейчас, Флоренс Оукенхёрст – на больничной койке. Обещаю вам, что она ничего не почувствует, если не будет сопротивляться. Что же касается вас, боюсь, мне сложно представить, чтобы вы отказались от сопротивления.

– А Птолеми? – спросила Мерси.

– А что с ним?

– Почему вы убили его?

Торндайк наморщил лоб:

– Я не виновен в смерти Птолеми. Разве вы до сих пор этого не поняли?

– Тогда это не вы убили Джезебел и похитили Филандера?