Арсен Люпен. Джентльмен-грабитель

– Я всего лишь стараюсь смотреть на вещи непредвзято. Если ошибся, укажите мне на ошибку.

– Сию же секунду! Вашей уверенности не надолго…

Граф де Дрё-Субиз проглотил несколько последних слов, направился к двери и вышел.

Все сидели молча. Однако ждали с нетерпением, словно во тьме в самом деле вот-вот забрезжит свет истины. Всеобщее молчание было исполнено значительности.

Наконец граф вернулся и замер на пороге, бледный и крайне возбужденный.

– Прошу прощения, друзья мои, – произнес он дрогнувшим голосом. – Соображения шевалье были так неожиданны… Я даже предположить не мог…

Графиня, сгорая от нетерпения, попросила:

– Говори же… умоляю! Что там?

– Щель… Именно в том самом месте. Продольная в раме.

Граф схватил шевалье за руку и властно распорядился:

– Продолжайте, месье Флориани. Я подтверждаю, что до сих пор вы были совершенно правы, но это еще не конец. Говорите! Что, по вашему мнению, произошло?

Флориани мягко высвободил руку, помолчал и сказал:

– По моему мнению, произошло вот что: некто, зная, что графиня де Дрё наденет на бал ожерелье, перебросил мостик к окну во время вашего отсутствия. Потом он наблюдал за вами через окно и видел, куда вы спрятали ларчик. Как только вы вышли, он потянул за кольцо и открыл форточку.

– Но расстояние от форточки до запора окна слишком велико, дотянуться до него невозможно.

– Не мог дотянуться – значит, пролез в форточку.

– Невозможно! Нет такого худого мужчины, чтобы пролезть в форточку.

– Ну так это был не мужчина!

– Как это?

– Форточка мала для мужчины, но вполне годится для ребенка.

– Ребенка?!

– Вы упомянули, что у Анриетты был сын.

– Да, сын по имени Рауль.

– Скорее всего, маленький Рауль и совершил кражу.

– Но какие у вас доказательства?

– Доказательства? Уверен, что найдутся и доказательства… Ну, например…

Флориани на несколько секунд задумался и снова заговорил:

– Например, мостик. Вряд ли мальчик мог незаметно пронести доску с улицы. Значит, он воспользовался тем, что было под рукой. В нише, где стряпала Анриетта, наверняка к стене была прикреплена доска, чтобы вешать кастрюли.

– Насколько я помню, таких досок было даже две.

– Надо посмотреть, насколько прочно они прикреплены к стене. Если просто повешены, то мальчик снял их, связал между собой, а потом вооружился кочергой. Возможно, там есть и кочерга, которой он воспользовался, чтобы открыть форточку.

Ни слова не говоря, граф вышел, а присутствующие в гостиной уже не трепетали от неизвестности. Они знали – да, знали, – что предположения Флориани подтвердятся. От шевалье исходила такая несокрушимая уверенность, что его слова производили впечатление не логически связанных умозаключений, а живого присутствия при событиях, подлинность которых не составит труда подтвердить.

Никто уже не удивился, когда граф вернулся и сообщил:

– Да, так и есть, украл мальчик. Доказательства налицо.

– Вы видели доски? Кочергу?

– Я видел… Доски сняты. И кочерга имеется.

Графиня де Дрё воскликнула:

– Мальчик? Вы хотите сказать – его мать! Анриетта – вот настоящая виновница! Она заставила своего сына…

– Нет, – прервал графиню шевалье. – Нет, его мать тут ни при чем.

– Но они жили в одной комнате, он не мог действовать без ведома матери!

– Он действовал в соседней комнате, пока она спала.

– А ожерелье? – спросил граф. – Его бы нашли среди игрушек мальчика.

– Простите! Но мальчик-то выходил на улицу! В тот день вы видели его за рабочим столиком, он вернулся из школы. И, возможно, полиции вместо того, чтобы без конца допрашивать невиновную матушку, следовало бы заглянуть в ящик с учебниками сына.

– Может быть, и так. Но разве две тысячи франков, которые Анриетта получала каждый год, не служат подтверждением ее сообщничества?

– Будучи сообщницей, вы стали бы благодарить кого-то за полученные деньги? И потом разве за ней не следили? А вот мальчик оставался на свободе. Ему не составляло труда добраться до соседнего городка и за жалкую цену продать один или два бриллианта, смотря по обстоятельствам. С единственным условием, что деньги должны быть посланы из Парижа. Так он и поступал из года в год.

Четой де Дрё-Субиз и всеми их гостями внезапно овладело чувство странной неловкости. В тоне шевалье, в его манере говорить была не одна лишь уверенность, столь раздражавшая поначалу графа. В его словах звучало что-то пренебрежительное и враждебное, а вовсе не дружеское и не любезное, чего, собственно, от него все ждали.

Граф натянуто улыбнулся.

– Ваша история весьма трогательна, она меня очаровала. Поздравляю! У вас блестящее воображение!

– Что вы, что вы! – возразил Флориани очень серьезно. – Воображение тут ни при чем. Я рассказал все именно так, как оно произошло, и не могло произойти по-другому.

– Откуда же вы это знаете?