Артамошка Лузин

Чалык и Никита Седой вихрем метались по тайге. Чалык подъезжал к стойбищу и, не слезая с усталого оленя, пускал стрелу-войну. Взвивалась стрела ястребом, схватывал ее старейший чума и тут же садился на оленя и без оглядки летел с нею по чумам своего рода. В одном стойбище зашли Чалык и Никита в чум, чтоб передохнуть и рассказать эвенкам тайну Филимонова похода. Эвенки приняли их за изменников, схватили Никиту и, связав, бросили в яму, а Чалык успел вырваться и убежать.

Быстро стрелу-войну донесли до самого Чапчагира — вожака эвенков. Стар был Чапчагир, но крепок, крутонрав. Схватил он стрелу из рук посланца, повернул ее к огню очага.

— Стар я и глазам своим плохо верю. Калтача, — обратился он к сыну, взгляни-ка ты!

Сын взял стрелу, посмотрел и от неожиданности уронил ее у самого очага. Чапчагир спросил:

— Почему молчишь, сын, что увидели твои острые глаза?

Сын торопливо ответил:

— На мои глаза туман пал, не верю я им… Не позвать ли нам нашего малыша Еремчу? Глаз у него острее лисьего.

— Зови!

В чум вошел младший сын Чапчагира, Еремча. Поглядел он на стрелу, забегал по чуму:

— Это стрела-война. Что ж вы ждете! Война! Война!

— Молод ты еще, Еремча, чтоб отца своего учить. Стрелу-войну я и без тебя вижу. Ты посмотри, хорошо посмотри; чьего рода знак на стреле.

Взглянул Еремча:

— На стреле видят мои глаза два знака: один — Лебедь-Панаки, второй славного Саранчо.

— Не залетел ли в твою голову худой ветер? Посмотри еще!

Еремча вновь ответил то же.

— Кто принес стрелу? — вскочил Чапчагир.

— Стрелу принес нашего рода эвенк Левкай, — враз ответили сыновья.

— Левка-ай? — испуганно протянул Чапчагир и задумался.

Калтача склонился к очагу, долго рассматривал значки на стреле:

— Отец, помню я, эти знаки были на стреле, оставленной в нашей сайбе.

— Бросьте стрелу через плечо в темное место, бегите к Меч-скале, зовите старшего шамана![13] — закричал Чапчагир.

Сыновья мигом выбежали из чума, скрылись в тайге.

К вечеру пришел в чум старый шаман. Белые космы закрывали ему глаза, и брел он, как слепой. Привязанные к его одежде кости и зубы зверей, железные и медные погремушки, деревянные божки звенели, стучали, щелкали. Беличьи и соболиные хвосты раздувались на ветру. Шаман хватал воздух сухим беззубым ртом, как рыба, только что выброшенная на берег. Высохшими, желтыми пальцами он держал бубен и колотушку.

Чапчагир подбежал к шаману, но тот рукой сделал знак, и Чапчагир молча отошел. Шаман приказал привести ему белую собаку. Когда собаку привели, он вцепился в нее и в одно мгновение всадил ей под лопатку нож. Собака беззвучно повалилась к ногам шамана, дергаясь в предсмертных судорогах. Горячей кровью собаки шаман вымазал себе лицо, густо намазал губы деревянному божку, бубен и колотушку и пустился с диким воем вокруг чума Чапчагира.

Долго визжал, прыгал и кружился шаман, в исступлении упал, с трудом поднялся на ноги и знаком попросил развести костер. В пылающий костер он бросил убитую собаку и закружился вокруг костра. Остановился, закатил мутные глаза под лоб, оторвал от своего пояса пушистый хвост лисицы и бросил его в костер. Чапчагир и его сыновья принесли из чума по шкуре чернобурой лисицы и тоже бросили их в костер. Пламя вмиг сожрало добычу.

Шаман выл и кружился. Едкий дым стлался низко по земле, разъедая глаза. Шаман упал и забормотал. Чапчагир и его сыновья старались не пропустить ни одного слова шамана.

Стрела человека.
Хо-о-хо-хои…
Стрелу ловите,
Человека ловите.
Хо-о-хо-хой…
Война… война!
Пейте кровь.
Хо-о-хо-хой…

Шаман умолк и заснул. Чапчагир закрыл его желтое лицо ветками пихты.

— Калтача, принеси стрелу — та стрела человека.

Калтача принес стрелу-войну. Чапчагир взял ее в руки:

— Надо хозяина искать. Чапчагир хочет знать, с кем война.

Лишь на другой день люди Чапчагира отыскали в тайге Чалыка. Чапчагир встретил его в своем чуме. Он долго вертел лук храброго Саранчо. И гость и хозяин молчали. Чалык озабоченно и виновато посмотрел на Чапчагира:

— Я должник твоей сайбы. Чем отдавать долг буду?

Чапчагир ответил:

— Эвенк отдает то, что брал.

— Взятого отдать не могу, — опустил глаза Чалык: — чума своего не имею.

— Сайба моя может обождать, — с достоинством ответил Чапчагир и, раскуривая трубку, выпустил серое облако дыма.

Чалык оживился, глаза его забегали, блеснули радостью. Чапчагир заметил это:

— Почему горят глаза у тебя, как у рыси, а молчишь ты, как рыба?

Чалык сделал знак рукой:

— Война!

— С кем?

— С лючами!

— Смерть лючам! — вскочили сыновья Чапчагира, потрясая в воздухе ножами.

Чапчагир сдвинул узкие брови, сощурил глаза и, задыхаясь от злобы, грозно замахал кулаками:

— Лючи большого деревянного чума сделали меня, старого Чапчагира, мальчишкой. Они обманули старого Чапчагира, эвенков побили, пограбили, землю отобрали… Зверь — и тот из лесов наших сбежал, птица улетела… Умирают эвенки…

Вокруг чума Чапчагира собрались эвенки. Чапчагир за руку вывел Чалыка к эвенкам:

— Стрела твоя легкой птицей облетела наши стойбища. Говори эвенкам правду.