Оставив позади парадный двор и мертвые тела – оживленные и недвижные, он бросился бежать со всех ног. Ни один конь на свете больше не мог носить его в седле: исходящий от него и от тех, кто последовал за ним, запах пугал животных до самозабвения. Однако он обнаружил, что не устает – по крайней мере, пока в голове звучит шепот Ледяной Скорби (или Короля-лича, говорящего с ним через рунический меч). Посему он мчался вперед, не щадя сил, и ноги послушно, безотказно несли его туда, где он не был уже многие годы.
В памяти бурлил водоворот образов и голосов, обрывков давних разговоров пополам с воспоминаниями.
Казалось, в ушах вновь и вновь отдаются жуткие крики боли, крики Непобедимого. А вот тот ужасный момент, когда Свет замешкался, словно решая, достоин ли он его благодати. А вот лицо Джайны в тот вечер, когда он порвал с ней…
Но нет. Джайна… Утер… Теренас… Мурадин… все они были слепы, все они просто не понимали… и каждый – рано ли, поздно, словом ли, взглядом – твердил ему: ты неправ.
Приближаясь к усадьбе, Артас замедлил бег. Его подданные уже добрались и сюда, и теперь вокруг не было никого, кроме мертвых тел, коченеющих на земле. Даже сейчас, узнав их, Артас почувствовал боль, и только усилием воли прогнал ее прочь. Мужчина, женщина, юноша его лет… им повезло: они просто-напросто умерли.
А львиный зев… казалось, в этом году он цвел особенно буйно, точно в последний раз. Подойдя ближе, Артас протянул к прекрасным, высоким ало-голубым цветам руку, но тут же вспомнил о розовом лепестке и остановился.
В конце концов, он шел сюда не за цветами.
Отвернувшись от клумбы, Артас твердым шагом двинулся к могильному холму. За семь долгих лет могила совсем заросла травой, но надпись на камне осталась вполне разборчивой. Впрочем, какая разница? Кто лежит там, под камнем, Артас помнил и без всяких надписей.
Минуту он молча стоял над могилой, горюя о смерти того, кто лежит под холмом, сильнее, чем об убитом собственной рукой отце.
«
Крепко стиснув в одной руке Ледяную Скорбь, Артас простер ладонь другой над могилой. Простертая рука окуталась вихрем темного света. Вихрь закружился – быстрее, быстрее, колеблясь, извиваясь змеей, устремился вниз и вонзился в землю.
Едва темный свет коснулся костей под холмом, глаза защипало от радостных слез, и Артас поднял руку, пробуждая ожившего от семилетнего сна в холодной могильной тьме.
– Восстань! – велел он.
Как только приказ сорвался с губ, земля дрогнула, раздалась, брызнула в стороны. Из ямы показались на свет тонкие костлявые ноги, копыта взбрыкнули, нащупывая опору, и над могилой поднялся конский череп.
Артас затаил дух. На его мертвенно-бледном лице заиграла улыбка. «Я видел, как ты родился, – подумал он, вспомнив плодную оболочку, облепившую мокрое, тощее тельце новорожденного. – Я помог тебе явиться в этот мир, я же помог покинуть его… а теперь собственной рукой дарую тебе новое рождение».
Наконец копыта мертвого скакуна нащупали твердую землю, и конь, стряхнув с себя влажные черные комья, выбрался из могилы. Его пустые глазницы пылали алым огнем. Конь встряхнул головой, заплясал на месте и даже каким-то непостижимым образом заржал, хотя все его мягкие ткани давным-давно обратились в тлен.
Охваченный трепетом, Артас потянулся к неупокоенному скакуну. Тот снова заржал и ткнулся костлявой мордой в его ладонь. Семь лет назад он обрек этого коня на гибель. Семь лет назад он, обливаясь замерзавшими на щеках слезами, поднял меч и пронзил благородное сердце любимого скакуна.