Артем Гармаш

И вот неожиданно — Грицько Саранчук. Вдвойне неожиданно. Ибо не думала уж, что среди распутных, развращенных войной мужчин встретится ей на пути хоть один исполненный мужского достоинства. Который не побежал бы за первой хорошенькой женщиной, поманившей его надеждой на легкий успех. Не думала и о себе, что после всего, что уже было у нее в жизни, она еще способна будет на такое свежее, словно девичье, увлечение. За эти минувшие три дня она столько передумала обо всем этом, десятки раз вспоминая встречи с ним. Начиная с книжного магазина. Так ли она и увлеклась им сразу? Нет. Хотя наметанный глаз сразу его заметил — хорош собой парень! Но не это привлекло к нему внимание, а его наивное, почти благоговейное отношение к книге. Так и подумала тогда: «Не иначе как хороший председатель сельской «Просвиты». Вот таких бы нам, да побольше!» Поэтому была почти разочарована, когда он в ответ на ее невинную шутку обронил очень прозрачный мужской намек, и с большим удовольствием одернула его, заставив даже покраснеть. И когда он ушел, не дождавшись ее (хотя и просила подождать несколько минут, пока освободится), не ощутила особого сожаления. Крутой перелом в ее отношении к Грицьку произошел при второй встрече с ним, вечером у Диденко. Чем больше присматривалась к нему — за ужином и позже, когда остались наедине, — тем больше ей нравился парень и своим природным умом, и своей самоуверенностью (как положительным качеством), основанной на большой вере не только в свои силы, но и в свою способность этими силами управлять. И ко всему весь вечер он был задумчив и даже печален. Совсем не такой, каким был утром, в книжной лавке. А это еще больше влекло ее к нему, наполняло желанием рассеять его грусть. Поэтому и была весь вечер приветлива с ним и ласкова. И лишь позже, убедившись, что только этим его не привлечь, решила прибегнуть к последнему средству. Была немного пьяна после нескольких рюмок наливки и не помнит толком, что именно говорила ему в мастерской Дорошенко. Но, конечно, не обошлось без глупостей, и, пожалуй, на трезвый ум много было наивного и смешного в ее импровизированной «легенде». Одно хорошо помнит: как всем существом своим тянулась к нему. И чем больше чувствовала в нем сопротивление, тем больше разгоралась в ней страсть.

Вот почему с таким упоением торжествовала она в ту ночь свою победу над ним, лежа рядом на постели, утомленная, не в силах шевельнуть пальцем, не то что снять со своей груди его тяжелую во сне, пропахшую махоркой руку. Но утро показало, что это была пиррова победа. Встал он угрюмый и раздраженный. Грицько не говорил почему, но она сама догадалась: думал о своей невесте. И как ни ластилась к нему, не захотел даже завтракать. Оделся и ушел, подав, правда, как нищей копейку, выпрошенный на прощанье поцелуй. И удивительно: ни одного слова упрека не сказала ему ни тогда, ни позже, даже мысленно не укоряла его. И ни зла, ни обиды. Да и сейчас нисколько не удивляло ее все это. Понимала — только так и мог он поступить. Сама виновата! Не учла одного: его крестьянской психологии, его трезвого ума, который не позволил ему до конца отдаться чарам той «легенды». А без этого все, и она сама, имело довольно пошлый вид. И в первую очередь то обстоятельство, что слишком быстро, как говорил ему трезвый рассудок, все это произошло: утром впервые встретились, а ночью была уже словно из воска — лепи из меня что хочешь! «Легко доступная!» — очевидно, думал он. Ну что ж, это дело поправимое!

С таким намерением и ехала она в Ветровую Балку: исправить свою ошибку в отношениях с Грицьком, своим поведением убедить его в том, как глубоко он ошибается, принимая ее за развратную женщину, не способную на большое чувство. Она не закрывала глаза на трудности: ведь у Грицька была невеста!.. Но эта преграда не останавливала ее, а порождала еще большую решимость приложить все усилия, не пренебрегая никакими средствами в борьбе за своего Гриця. «Да! — говорила она сама себе, словно отвечая на грубый вопрос Грицька тогда, утром: «Ржаного захотелось?» — Да, Грицю, милый мой, ты нужен мне, — и за эти три дня я еще больше убедилась в этом, — нужен мне, как хлеб насущный!»

Но спешить теперь, имея уже горький опыт, она, конечно, не будет. Хотя и времени терять напрасно тоже не станет. Особенно в сложившейся ситуации. В течение трех дней, по возвращении домой, ни разу не был он у своей невесты. А она ведь больна. Как это понимать? Эта мысль все время не давала ей покоя. Но отдаться ей целиком она смогла только сейчас, оставшись одна.