Артем Гармаш

И Тымиш не отставал от других. Вилами, правда, не мог работать — Лавренов протез все-таки натирал культю (впервые надел), — но граблями орудовать можно, хотя и неудобно с непривычки. Вершил стога. Сверху ему было далеко видно вокруг: все, что делалось во дворе экономии и дальше, в лугах. На двадцати санях возили. Любо глядеть! Были, конечно, и такие, что медленнее, чем могли бы, сани накладывали, и такие, что слишком часто перекур устраивали, не без того. Тымиш все видел, осуждающе качал головой. Кое-кому и замечание делал, когда подвозили сено во двор. А вообще был доволен. Большинство работало хорошо, не за страх, а за совесть. Словно бы для них это было забавой. Друг с другом соревнуясь в силе и ловкости, по полкопны набирали на вилы и вымахивали на стог. Тымиш едва управлялся, засыпанный по пояс душистым сеном, но веселый оттого, что хлопцы молодцы, и оттого, что протез хорош. «Вот уж спасибо Лаврену. Если тут управлюсь, то косить буду и подавно. И винтовку в руках смогу держать».

Так работали до субботы. Пока не перевезли все сено с лугов.

И все эти дни Артем с утра до вечера работал в экономии. Наравне с другими работать не мог из-за руки, но нашел себе посильную работу: с первого дня вместе с конюхами Микитой и Терешком начали «обрабатывать» самодельным лекарством чесоточных лошадей. Когда заканчивал, шел с кузнецом Лавреном в машинный сарай — проверяли инвентарь, определяли, что можно пустить крестьянам на раздел, а что и отстоять для прокатного пункта. Добра было немало: два паровика, две паровые молотилки, шесть конных, восемь жаток, косилки, сеялки. И это только в машинном сарае. А сколько еще разбросано по двору — засыпано снегом — плугов, борон. А одна сеялка так и осталась в борозде с осени, вмерзла сошниками в землю. «Нечего сказать, хозяева! Будьте вы неладны!» Записывая в тетрадь, Артем даже карандаш в сердцах сломал. Лаврен Тарасович виновато крякнул. «Да я не вас, дядя Лаврен, имел в виду». — «А это все равно! И моя тут вина есть. Мог хоть носом ткнуть! А теперь до весны и не трогай. Пока земля оттает».

В обеденную пору, когда возчики шумной гурьбой шли через двор в людскую обедать, Артем присоединялся к ним. Мог, конечно, и дома пообедать — жил ближе всех, — но разве в обеде дело? Интересно и приятно было посидеть за столом в компании с товарищами. Омелько Хрен все-таки добился, и из кладовой выдали хлеб, пшено и растительное масло для всех работающих на возке сена. Как же можно целый день без горячего?! Что это — фронт? Хоть кулеш пусть Векла сварит!

На столе уж дымились миски с кулешом. Векла у порога приветливо кланялась и радушно приглашала за стол. Мужчины вежливо благодарили, раздевались и усаживались. А девчата, Настя и Горпина, обе в праздничных платках ради такого случая, раскладывали ложки. Тем временем самые солидные, Петро Легейда да Овсий Куница, на обоих концах стола нарезали хлеб.

Но прежде чем начать есть, взяв только ложку в руку, кто-нибудь обязательно, шутки ради, тяжело вздыхал.

— Э, чего нет, того нет! — отвечал, стоя у порога, Омелько Хрен, разводя руками. И снова совал руки… нет, уж не за веревку, — еще с прошлого воскресенья (после собрания батраков) как подпоясался поверх заплатанной свитки вместо веревки жениным красным поясом, так и по сей день щеголял.

— Не беспокойся, Омелько! — говорил Невкипелый. — Люди мы предусмотрительные! — И вынимал из кармана, клал на стол одну, а потом другую огромные, в кулак величиной, луковицы. — Угощайтесь, братцы!

— Ох и Тымиш!

— Хорошо такому жить на свете! Для чего ему революция?! Засадил огород луком и — кум королю! Захотелось сала — есть, чарку выпить — тоже.

Обедали не торопясь, изредка перекидываясь словами. А покончив с обедом, выходили из-за стола и вынимали кисеты.

— А может, братцы, покурим во дворе?

— Да курите здесь! Труба не закрыта, вытянет! — хором приглашали женщины, радуясь случаю послушать интересный мужской разговор.

— И то правда! — И рассаживались в хате — кто на лавке, а кто на корточках, прислонившись спиной к стене.

А поговорить было о чем — накануне такого дня! За беседой и времени не замечают. Пока вдруг кто-нибудь не спохватится:

— Ой, братцы, а солнце-то где!

— Кончай курить! — командует Невкипелый. — Нужно сегодня засветло управиться с сеном. Забыли разве, какой завтра день!

— Воскресенье! — подсказывает Векла.

— Да нет, молодка, не просто воскресенье. А можно сказать — светлое воскресенье. Не поповское, а настоящее, мужицкое светлое воскресенье, которого мы всю жизнь, как счастья своего, ожидали!..

XXII