Артем Гармаш

Но, услышав это, Оляна начала плакаться. Ну что ей та корова?! А в поле работать чем? Коли б коня, с Грицьком и вспахала б, и свезла домой…

Пришлось объяснить женщине (а охотников на это дело нашлось немало), что и коровой можно вполне работать в супряге. Пусть не с родичем (да ты бойся родичей, молодайка, как огня!), а с такой же, как сама, вдовой-солдаткой. И опять же приплод: что ни год, то и телка или бычок. Будет с чем осенью на ярмарку. И ко всему еще и молоко детям.

— Какое уж там молоко, коли в ярме ходить будет!

— Не все время и в ярме. А зимой? Ежели хорошо кормить будешь, то и надои хороши будут.

— И чем бы я кормила ее?! Да она мне уши объест!

Вот так и продолжалось — перекатами шло: одни оставались довольны (хоть и не совсем, такова уж природа человеческая), а другие принимали свою долю с причитаниями и жалобами. Немало и крутых слов было сказано при этом. Делали и отводы некоторым.

С Мусия Скоряка началось. Еще и черед до него не дошел! Об Остапе Гармаше разговор был… Кто-то крикнул: и ему — коня. Остап решительно от коня отказался. Никогда, мол, не доводилось работать лошадьми (вспомнил при этом «своих» коренных в артиллерийском дивизионе, и аж сердце защемило), волами все больше. Уж у него и напарники-компаньоны есть: свояк Муха Дмитро да оба Скоряка — Мусий и старший сын Андрий. Против Андрия перечить не стали, точно так же, как и против Дмитра Мухи, который тут же подтвердил свое согласие, но само упоминание про Мусия Скоряка взбудоражило некоторых. Зашумели, загорланили. И все сводилось к одному: Мусий свою долю уже получил. Вместе с Тымишем Невкипелым. Такого коня загубить!..

— Да я ж сказывал, как оно приключилось! — отозвался Мусий. — Гайдамаки отобрали, а нам клячу такую бросили!..

— Ну вот, езжайте с Тымишем в то село, где Киргиза своего оставили, приведите… А до поры ищи себе, Остап, другого напарника.

И, может, на этом порешил бы сход. Если бы не взял слово Артем. Сперва и он напустился на Скоряка:

— Кончать надо, дядя Мусий, с этой волынкой! Видите сами, что подвела вас фантазия ваша, боком уже выходит, так нет же — не унимаетесь!.. Сказали б уже чистую правду громаде. Тымиш не велит? Ну, за Тымиша ничего не скажу — нету его на собрании нынче, не буду уподобляться тем, которые как раз и рады этому случаю, и плетут за глаза всякую чепуху! Вместо благодарности за то, что парень уж какую ночь не спит, мерзнет, добро народное с хлопцами своими охраняет. Чтобы было нам что делить! Одним словом, все то, что дядя Мусий сказывает, — небылицы! И Киргиз в том числе. На самом деле вот как дело было…

Артем полагал, что если он расскажет об участии Тымиша Невкипелого с лошадьми в боевой операции вместе с славгородскими красногвардейцами, то уж во всяком случае ни у кого не повернется язык упрекнуть его за убитого гайдамацкой пулей коня. Но он ошибся, нашлись и такие.

— Вольному воля, как говорится, — заметил кто-то. — Да зачем было?.. Вот и получилось! А небось могли и обоих коней убить!

— Нет, ты скажи: чего было лезть не в свое дело?! — добавил другой.

— Не в свое? — вскипел Артем. — А чье же это дело — оружие для революции?! Разве не наше? Э, люди добрые!.. — покачал головой. — Не скажу про всех, но многих, вижу, и три года войны, и революция ничему не научили! Ежели до сей поры такой простой истины не уразумели: что не кто другой, а только рабочий класс способен — раз уж взялся за это! — довести революцию до победного конца. Ведь только благодаря геройской рабочей Красной гвардии, которая вместе с беднотой в солдатских шинелях бьется с гидрой контрреволюции, мы сейчас с вами сидим на сходе, помещичье добро делим. А то бы черта с два! По хатам, как те суслики, сидели бы да только поглядывали на барское имение. Как кот на сало! Потому что не подступиться бы к нему. Гайдамаки сторожили бы помещичье добро. Как цепные собаки. А то вишь — нету!

— Ну да ладно! Простим уж, братцы, им коня. Раз такое дело! Где пьют, там и льют! Читай дальше, Петро! — послышались голоса.

Уже в школьном сарайчике Макара Ивановича давно петухи пропели полночь, а сход еще только один раз прошелся по списку, на выбор распределив только скот. Почти двенадцать часов в накуренном помещении! Все словно угорели. А как же бедняги женщины — на морозе двенадцать часов (хоть и бегали, наверно, в ближние хаты греться)?! Поэтому без особых пререканий решили перенести собрание на завтра.

— Но только не залеживаться! — предостерег Прокоп Невкипелый. — Чуть свет — чтоб все были в школе! До обеда нужно управиться. Куй железо, пока горячо!

XXIII

До поздней ночи сегодня не спали ветробалчане. В каждой хате дожидались отца со сходки. А потом ставили на стол холодный ужин — от самого обеда никто ничего не ел, — садились вокруг, и расспросам не было конца.